Новеллы о Шекспире.
Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором "Гамлета" и "Короля Лира"...
(Из одной старой книги о Шекспире)
Юрий Домбровский
Новеллы о Шекспире
СМУГЛАЯ ЛЕДИ
Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором "Гамлета" и "Короля
Лира"...
(Из одной старой книги о Шекспире)
По единогласному заключению ученых,
Гулливер не что иное, как миф, легенда,
созданная простым народом, в виду его
склонности к чудесному и необыкновенному.
Гулливер не существовал никогда, а тот, кто
утверждает обратное, лишается звания ученого,
навсегда изгоняется из академии и предается
проклятию в "Ежегоднике".
Леонид Андреев, "Смерть Гулливера".
Глава 1. ТЕАТР
I
Ричард Бербедж, играющий преступного короля, пришел со сцены, снял на ходу
железные рыцарские перчатки и с размаху бросил их на дряхлый скрипучий столик.
– ... с этой вашей пьесой-то!..
– сказал он крепко и очень искренне.
Все, кто сидел в уборной, переглянулись, - таким Бербеджа видели впервые, что-что, а
спокойствие он не терял никогда. Длинный малый в женском платье покосился на него и
встал с табуретки, уступая место.
– Да сиди, сиди!
– приказал ему Бербедж раздраженно и милостиво.
– Сиди, я еще
Билла буду ждать! Ax, черт! Ну уж, я ему на этот раз скажу одно слово... Да, скажу.
Он прошел и сел к другому зеркалу, нахохлился, погрыз большой палец и вдруг
раздраженно фыркнул.
– "Сборы, сборы!" - передразнил он.
– Вот и сборы - два пенса да медная пуговица на
дне кружки! А то еще "сборы"!
Опять все переглянулись. Хотя, верно, сборов не было, но все знали - Бербедж
сердится все-таки не за это. Сборы-то сборами, а играть было тяжело и противно. Публика
слушала плохо, громко разговаривала, и раз чуть было не вспыхнула драка и пришлось на
добрых пять минут прекратить игру: в партере поймали воришку, и тот стал визжать и
вырываться. Поднялся шум. Но тут со сцены, где сидела чистая публика, вдруг поднялся
высокий молодой в голубом зимнем плаще с тремя золотыми леопардами и гаркнул
оскорбительно и громко:
– Эй, вы, милорды! Висельная дичь!
Ему ответили руганью, хохотом и свистом, кто-то даже запустил моченым яблоком, но
молодец был тоже не промах, он встал - а был он высок и хорошо сложен - молча обнажил
до половины шпагу, потом вытянул руку, сжал кулак и показал его партеру.
– Гы-ы!
– длинно было засмеялся какой-то дурак, но в партере поняли и сразу же
замолкли. Тут пахло серьезной дракой, а то, пожалуй, и кровопролитием.
Шум замолк, и пьеса продолжалась, но Бербеджу-то все это было очень неприятно, он
играл плохо, с накладками, и чувствовал, что и зрители понимают, что он не в себе, а
мучительнее этого состояния для него вообще ничего не было. Теперь он сидел красный
от стыда, раздевался и был так зол, что вообще никого бы не хотел видеть: ни приятелей, ни театр, ни эту темную, скверно обставленную уборную, где все шатается и скрипит, ибо
все здесь сделано на скорую руку, - он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах
толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло
так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и
тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом.
– Уф, - сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству
привет!
Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было
потное и блестело.
– Еле-еле, - повторил он.
– Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что
кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе?
Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел.
– Сплошной убыток, мистер Четль, - сказал он весело.
– Это прибавка - одиннадцать