Тем не менее в его доводах были стороны, которые могли подать к ложным выводам. К этому вело уже то преобладающее значение, которое давалось издержкам производства, с устранением требования как совершенно второстепенного элемента. Между тем из теории поземельной ренты Рикардо явствует, что самые издержки производства определяются требованием. Ибо в силу чего становится возможно обработка худших земель? Единственно в силу возвышения цен от увеличившегося требования. Поэтому, когда Рикардо говорит, что ценность хлеба возвышается вследствие большого труда, употребленного на худших землях (гл. II), и прибавляет, что без этого умножения труда цена хлеба не могла бы возвыситься (гл. VI), он очевидно принимает следствие за причину. Если бы худшие земли не обрабатывались, то цена хлеба стояла бы еще выше, ибо при одинаковом требовании предложение было бы меньше. Как говорит сам Рикардо в другом месте, «возвышение ходячей цены на хлеб есть единственное, что поощряет производство, ибо, — замечает он, — можно считать непогрешимым началом, что единственная вещь, которая может поощрить производство какого-либо товара, есть избыток его ходячей цены против цены естественной или необходимой» (гл. XXXII). Из этого ясно, что большее требование, а не большее количество употребленного труда составляет причину возвышения цены хлеба; возможность же приложения большого количество труда является только последствием этого возвышения.

Но еще более, нежели этим односторонним взглядом на издержки производства, Рикардо подал повод к недоразумениям тем, что он окончательно смешал абсолютную ценность с относительною. Мы видели, что доказывая преобладающее влияние количества употребленного труда на ценность товаров, он весьма ясно настаивал на том, что он говорит только о ценности относительной, не отрицая, что в нее могут входить и другие элементы. Какую бы долю в ценности товаров ни составлял процент с капитала, будь это 1/10 или 1/20, так как процент везде один и тот же, то отношение не изменяется. Между тем, в дополнительных главах к своему сочинению, он прямо признает, что «труд есть общее мерило, которым определяется действительная и относительная ценность» товаров. Вследствие этого он стал утверждать, что естественные силы работают даром, а потому увеличивают полезность, но не меновую ценность произведений (гл. XX), тогда как по собственной его теории поземельная рента составляет плату за употребление производительных и не погибающих сил земли. Хотя бы высота цен на хлеб зависела не от поземельной ренты, но все же последняя входит, как составная часть, в цену хлеба, получаемого с лучших земель; следовательно, эта цена определяется не одним количеством положенного в производство труда.

То, что для Рикардо было только следствием недоразумения, то для социалистов сделалось основанием всех их выводов. Они утверждают, что труд составляет абсолютно единственный источник и мерило всякой ценности, а потому они отвергают все, что от него не происходит. И процент с капитала, и поземельная рента, все это объявляется беззаконным похищением того, что создано трудом.

Такое воззрение, конечно, не могло быть плодом внимательного наблюдения явлений и точного исследования фактов. Опытная почва покидается тут совершенно. Все, что существует в действительности, отрицается во имя одностороннего начала, которое, если не находит себе приложения в настоящем порядке, то должно осуществиться в переустроенном обществе.

Основатель этой теории, Прудон, прямо становится на эту точку зрения. Сравнивши отношения ценностей с пропорциями химического соединения тел, он указывает на то, что химики, которым опыт открывает эти пропорции, не знают их причин. «Общественная экономия, напротив, — говорит он, — которой никакое исследование a posteriori не могло бы непосредственно раскрыть закон пропорциональности ценностей, может постигнуть его в самой силе ее производящей... Эта сила есть труд... Труд и единственно труд производит все элементы богатства и сочетает их до последних частичек по закону пропорциональности, изменчивому, но достоверному» [208] .

Можно ожидать, что высказывая подобное положение, автор подтвердит его строгими доказательствами; таково требование науки. Где нет фактических исследований, там необходим логический вывод. Между тем ни того, ни другого мы не находим у Прудона и его последователей. Начало, принятое на веру, но не выведенное логическим путем и еще менее подкрепленное опытом, выдается за абсолютную истину, с которою все должно сообразоваться. И все последующие социалисты один за другим повторяют ту же тему, точно так же избавляя себя от всякого доказательства. Мы видели уже, что Родбертус выставляет в виде аксиомы, что экономическое значение имеет один труд, и что все, что не произведено трудом, принадлежит к естественным, а не к экономическим благам. Лассаль возвеличивает Рикардо как провозвестника величайшего экономического принципа, но признавая его непоследовательным, тщательно обходит его аргументацию и сам не представляет ничего взамен [209] . Наконец, главный корифей современного социализма, Карл Маркс, на том же начале строит всю свою систему, но прибегает при этом к такой софистике, которая доказывает только всю шаткость принятых им оснований. Разбор теории Маркса покажет нам, насколько это начало может иметь притязания на научное значение [210] .

Маркс отправляется от различия потребительной ценности и меновой. Первая представляет собою полезность товара, вторая — то количественное отношение, в котором обмениваются друг на друга различные полезные предметы. Это отношение указывает на то, что в обоих существует нечто общее, находящееся и здесь и там в равном количестве. Это общее должно быть отлично от разного качества товаров, следовательно и от их полезности, которая заключается именно в их качестве. Поэтому, чтобы получить меновую ценность, надобно сделать отвлечение от всякой потребительной ценности. «Как потребительные ценности, — говорит Маркс, — товары прежде всего являются с различным качеством; как меновые ценности, они могут быть только разного количества, следовательно они не содержат в себе ни единого атома потребительной ценности».

Что же остается в обменивающихся товарах за исключением их полезности? То, что и те и другие суть произведения труда. На этом только основании может происходить уравнение. Однако и труд берется здесь не со стороны его полезности, ибо, исключивши полезность предмета, мы исключили и полезность труда. Остается один «отвлеченный человеческий труд», или трата рабочей силы, измеряемая временем. Это и есть истинное мерило меновой ценности, и ничего другого в ней не заключается [211] .

Такова аргументация Маркса. В ней есть как будто попытка сделать логический вывод; но эта попытка обнаруживает только полный недостаток логики и тем самым обличает совершенную несостоятельность этой теории. Нечего говорить о том, что в действительности не происходит и не может происходить ничего подобного. Никто никогда не меняет товаров, отвлекаясь от их полезности, ибо мена происходит именно вследствие того, что каждой стороне нужен товар, находящийся в руках другой, и эта потребность составляет существенный элемент в определении ценности. Но и чисто логически такой вывод представляется нелепым. Невозможно отвлекаться от того, что составляет основание всего процесса. Сказать, что в меновой ценности нет ни единого атома потребительной ценности, значит утверждать, что бесполезные вещи должны меняться совершенно так же, как и полезные, а это — чистая нелепость. Затем не видать, почему, за исключением полезности, в товарах остается одно только качество, именно, что они являются произведениями труда; как будто не могут меняться произведения природы в различных пропорциях, смотря, например, по их величине или редкости. Наконец, когда мы отвлекаемся от самой полезности труда и берем в расчет единственно трату силы, измеряемую временем, то здесь уже теряется всякий смысл. Обезьяна, которая в басне катает бревна, должна, по этой теории, получить совершенно такую же плату, как и самый полезный работник. Вследствие этого сам Маркс принужден признать, что работа, воплощаемая в меновой ценности, должна быть работа полезная (стр. 16, 17). Но если так, то определяя меновую ценность товаров, мы не отвлекаемся от всякой полезности, а напротив, должны принимать ее в соображение, и тогда вся теория рушится в самом основании.