Он вдруг поймал меня за кисть. Я споткнулась и ударила его коленями в живот, грохнувшись сверху. Каллум издал стон, слившийся со смехом.

– Я победил! – прохрипел он.

– Это называется победой?

Я начала сползать с него, но он схватил меня за руку, приподнялся на локтях, и мы оказались лицом к лицу.

– Да.

Я смотрела не в его темные счастливые глаза, а на наши сплетенные кисти, пытаясь перебороть тепло, волной растекавшееся по всему телу. Да еще щеки пунцовые стали. Ну и дела.

– Прости меня за те слова, – проговорил он тихо. – Я не хотел.

Высвободив руку, я соскользнула с него на прохладный пол. Пусть сокрушается – очень даже хотел.

– Ладно, проехали.

– Нет, – твердо сказал он, садясь рядом и наклонившись ближе, чтобы никто не подслушал. – Мне не следовало говорить, что тебе нравится охотиться на людей лишь потому, что у тебя это здорово получается…

– Мне нравится, – перебила его я. – Отчасти. Особенно погоня. Но… – Я не знала, как выразиться, чтобы он понял – еще не дозрел.

– Но – что?

– Но у меня и выбора нет, – произнесла я негромко. – Я почти не помню, как жила человеком, а если что-то и всплывает в памяти, то лишь кошмары. Это все, что я знаю. Все, что умею. Поэтому – да, иногда мне это нравится.

– Это можно понять. – Похоже, он на самом деле так думал.

– А еще я ничего не чувствую. То есть не так, как надо. Я – Сто семьдесят восемь. У меня не может быть никаких эмоций.

– Вранье, – возразил он весело.

– Нет, не вранье.

Каллум придвинулся еще ближе, и я уловила свежий запах его кожи. Это был запах чистоты, запах жизни, запах номера Двадцать два, и мне захотелось завернуться во что-нибудь, чтобы скрыть исходивший от меня смертный смрад.

– А я говорю, что это ложь. Ты отмутузила меня будь здоров. Это была злость. А когда говорила о своей человеческой жизни, в глазах появилась печаль. – Он склонил ко мне голову, и до меня донеслось тепло его дыхания. Я удивленно втянула воздух, и Каллум улыбнулся. – Ты многое чувствуешь.

– Сто семьдесят восемь! Двадцать два! Займитесь делом!

Я вскинула голову и увидела смотревшего на нас охранника. Быстро поднявшись, я подала руку Каллуму. Он принял ее и вскочил на ноги.

– Прощаешь? – спросил он, встав в боевую стойку. Его глаза были большими и круглыми, как у щенка, выпрашивающего подачку.

– Да, – рассмеялась я.

– Сделай так еще раз! – взмолился он, радостно подпрыгивая.

– Что сделать?

– Засмейся.

– Давай заключим сделку. Если сумеешь меня ударить, я засмеюсь.

– До чего же ты странная!

Вечером спортзал начал пустеть, и я разрешила Каллуму идти на ужин. Когда я уже собралась последовать за ним к двери, на глаза мне попалась Эвер. Она направлялась к зоне для метания ножей. Я смотрела, как она подобрала тупой клинок, сделала несколько шагов назад и замерла, готовясь к броску.

Затем метнула нож. Тот отскочил от стены и упал на пол.

Каллум вопросительно взглянул на меня, придерживая дверь, и я взмахом руки велела ему не ждать:

– Иди, я буду через минуту.

Я подошла к Эвер. Она посмотрела на меня и потянулась дрожащей рукой за ножом.

– Привет! У тебя все в порядке?

– Я хотела спросить тебя о том же.

Она шагнула назад и метнула нож. Лезвие воткнулось в стену дюймах в шести от мишени.

– Просто блеск.

Следующие несколько бросков также не достигли цели. Нож даже не вонзался в стену. Эвер была бледна, ее шатало, а ведь действие той дряни, что ей ввели ночью, наверняка уже закончилось.

– Да что это со мной сегодня! – саркастически заметила Эвер, нагнувшись за ножом после очередного промаха. – Правда странно?

Я скрестила руки и постаралась смотреть сочувственно. Не знаю, насколько хорошо у меня получилось. Мне хотелось сказать что-нибудь, что угодно, но я не могла найти слова, которые не показались бы подозрительными офицеру КРВЧ.

– По мне, так это прямо противоположно тому, чего от меня хотят, – проворчала Эвер и снова бросила нож. Тот вонзился бумажному человеку в живот. Она склонила голову набок. – Угу. Ну, это хотя бы его охладит.