– Ты словно картошка! – крикнул я ей вслед. – На минном поле!

Она замерла, затем повернулась ко мне. Незрелый плод осветил ее лицо.

– Картошка… – бесстрастно проговорила она. – И это все, на что ты способен? Серьезно?

– А что? Вполне разумно, – сказал я. – Представь, будто идешь по минному полю, беспокоясь, что можешь подорваться. А потом наступаешь на что-то и думаешь: «Все, конец». Но это всего лишь картошка. И ты облегченно вздыхаешь, что нашел нечто прекрасное, когда ожидал столь ужасного. Вот и ты такая же. Для меня.

– Картошка?

– Ну да. Картошка фри? Картофельное пюре? Кто же не любит картошку?

– Таких как раз полно. Почему бы мне не быть какой-нибудь сластью? Вроде пирожного?

– Потому что пирожные не растут на минных полях. Это же яснее ясного.

Несколько мгновений она не сводила с меня взгляда, затем присела на разросшиеся корни. Треск! Похоже, она плакала.

«Идиот! – подумал я, пробираясь сквозь листву. – Романтик! Ты же хотел сказать ей что-нибудь романтичное, слонц!»

А какая романтика в картошке? Надо было придумать метафору про морковь.

Поравнявшись в тусклом коридоре с Меган, я остановился, не осмеливаясь до нее дотронуться. Она посмотрела на меня, и, хотя в глазах у нее стояли слезы, она не плакала.

Она смеялась.

– Дурак ты, Дэвид Чарльстон, – проговорила она. – Если бы ты не был таким симпатичным…

– Гм… Спасибо, – пробормотал я.

Вздохнув, она сменила позу, задрав ноги и устроившись в изгибе древесного ствола. Восприняв это как приглашение, я сел перед ней на корточки и прислонившись спиной к стене. Света вполне хватало, хотя тенистые лианы и странные растения представляли собой жутковатое зрелище.

– Ты даже не знаешь, каково это, Дэвид, – прошептала она.

– Так расскажи.

Она посмотрела на меня и тут же отвела взгляд.

– Как будто снова становишься ребенком. Помнишь – когда ты совсем маленький и весь мир вертится вокруг тебя? Ничего больше не существует, кроме твоих потребностей и желаний. О других вообще не задумываешься. Они для тебя лишь досадная помеха, источник раздражения, который путается под ногами.

– Но ведь раньше ты сопротивлялась?

– В том-то и дело, что нет. Среди мстителей мне приходилось скрывать свои способности. Я не сопротивлялась переменам – я никогда их не ощущала.

– Так пусть так остается и дальше.

Она покачала головой:

– Я и раньше с трудом справлялась. К тому времени, когда меня убили, я едва с ума не сходила от желания прибегнуть к своим способностям. Я начала искать оправдания – и оттого изменилась.

– Но сейчас ты выглядишь вполне нормально.

Она поиграла с пистолетом, щелкая предохранителем и все так же не глядя на меня.

– С тобой легче. Не знаю почему.

Что ж, уже хоть что-то. Я ненадолго задумался.

– Может, это как-то связано с твоей слабостью?

Меган резко взглянула на меня.

– Просто подумай, – осторожно сказал я, боясь все испортить. – Это может быть важно.

– Считаешь, будто именно потому я становлюсь собой? – бросила она. – Будто от твоего присутствия каким-то образом срабатывает моя слабость и я становлюсь нормальной? Нет, Дэвид. Если бы рядом с тобой я лишалась своих способностей, я не могла бы тебя спасать или скрываться среди мстителей. Треск! Будь так, каждый раз в момент слабости эпик спрашивал бы себя: «Что за черт? Почему я творю зло? Ребята, давайте жить дружно! Пойдем поиграем в боулинг или еще что-нибудь».

– Ну, не стоит уж так из-за этого злиться.

Она потерла свободной рукой переносицу:

– Мне даже не следует быть здесь, с тобой. Что я делаю?

– Разговариваешь с другом, – ответил я. – Пожалуй, как раз то, что тебе сейчас нужно.

Она посмотрела на меня, потом в сторону.

– Вовсе незачем говорить именно на эту тему, – продолжал я. – О Ньюкаго, о мстителях и вообще. Просто поговори со мной, Меган. Это «таурус-двадцать четыре-дробь-семь»?

– Угу, – ответила она, поднимая пистолет.

– Третьего поколения?

– Второго – компактный, девятимиллиметровый, – буркнула она. – Второе поколение лучше чувствуется в руке, чем третье, только запчастей для него не достать. Приходится пользоваться чем-то небольшим – другие не должны знать, что мне нужен пистолет. Тут это воспринимается как слабость.

– Что, правда?

Меган кивнула:

– Настоящие эпики убивают с помощью своих способностей, так, чтобы бросалось в глаза. Мы любим похвастаться. Мне пришлось в совершенстве овладеть стрельбой, чтобы не выдавать своих способностей в случае самообороны.