Шрифт:
; казалось, Волк решил помедлить, прежде чем раздробить Тораку кости.
Ренн затаила дыхание. Однажды она видела, с какой легкостью разгрыз Волк бедренную кость лося. А уж оторвать Тораку кисть для него было все равно что переломить жалкий прутик.
Янтарные глаза Волка неотрывно смотрели на Торака: он ждал, что тот будет делать дальше.
Лицо Торака блестело от пота, когда он встретился с Волком взглядом. Потом он сказал Ренн:
— Приготовься.
Она крепче сжала рукоять топора заледеневшими пальцами.
А Торак, глядя Волку прямо в глаза, скомандовал:
— Давай!
Глава двадцать восьмая
Хвост у Волка все еще болел, но это была
чистая
болезнь, а та
нечистота
исчезла без следа.
И черный туман тоже исчез, а с ним и последние сомнения. И полувзрослый самец действительно оказался его Большим Бесхвостым Братом.
А все тот проклятый черный туман! Это он заставлял Волка злобно смотреть на Большого Брата и скалить зубы; это из-за него Волк даже слегка укусил его за переднюю лапу. «Если сделаешь мне больно, — сказал ему тогда Волк одними глазами, — я тебя укушу». Но Большой Брат ответил ему таким спокойным и честным взглядом, что Волк сразу припомнил, как однажды, еще волчонком, подавился утиной костью, а Большой Брат схватил его и с силой надавил на живот. Было очень больно, и он, Волк, ужасно разозлился, извернулся и хотел укусить своего мучителя, но Большой Брат не испугался и снова надавил ему на живот, и тут утиная кость сама выскочила наружу. И Волк понял: Большой Бесхвостый старался ему
помочь
, а не сделать больно.
Вот и теперь, понимая, что ему
хотят помочь
, Волк позволил своей
бесхвостой сестре
отрубить ему большим каменным когтем кончик хвоста, где коренилась та
нечистота
. Вот почему он так по-настоящему и не укусил Большого Брата за переднюю лапу. Потому что эти бесхвостые ему
помогали
.
Но теперь самое страшное было позади, и Большая Сестра, задыхаясь, бессильно прислонилась к стене Логова, а Большой Бесхвостый сел, уронил голову на передние лапы и весь затрясся.
Волк подошел и понюхал кусок своего хвоста, лежавший на камнях. Этот кусок хвоста тоже когда-то был им, Волком, но теперь превратился просто в кусок испорченного мяса, которое и есть-то не стоит. Затем он подошел к Большому Брату и стал тыкаться носом ему под подбородок — так он просил прощения за свое злобное рычание и гневные взгляды. И Большой Брат вдруг издал какой-то странный звук, словно захлебнулся, обхватил Волка передними лапами и зарылся носом в шерсть у него на загривке.
А потом все сразу стало почти хорошо. Большая Сестра дала Волку еще ягод брусники и несколько потрясающе вкусных кусков жира той странной то ли рыбы, то ли собаки, потому что тявкают эти звери, в точности как собаки. И Волк уже начинал чувствовать, как стремительно к нему возвращаются силы. А Большой Брат все сидел с ним рядом и почесывал его за ухом. Большая Сестра тем временем возилась с хвостом Волка, а потом окунула конец его хвоста, укушенный каменным когтем, в какую-то жидкую грязь, которая приятно пахла медом и мокрыми папоротниками, и Волк позволил ей это сделать, понимая, что она хочет, чтоб ему стало лучше.
И Волк спокойно положил морду на лапы и закрыл глаза, наслаждаясь лаской Большого Брата и благотворным воздействием той чудесной прохладной грязи, которой обмазала ему хвост Сестра; эта замечательная грязь быстро прогоняла из тела Волка остатки той противной
нечистоты.
Волк действительно поправлялся прямо-таки на глазах; это и удивляло Ренн, и заставляло ее гордиться собственными целительскими умениями.
Уже и шерсть Волка стала вроде бы более гладкой и блестящей, и нос перестал быть тусклым и горячим. А рана на кончике хвоста, ставшего теперь короче примерно на длину большого пальца, пахла чистотой и свежестью. Как ни странно, Волк даже позволил Ренн смазать эту рану целебной мазью из сока ольхи и цветов таволги, смешанных с жеваным тюленьим жиром. А потом она перевязала ему хвост, прикрыв рану кусочком плетеной коры, и он даже почти не пытался содрать эту повязку и съесть ее.
Зато Торак даже смотреть на все это не мог; он даже на рану Волка ни разу не взглянул — казалось, ему было даже больнее, чем самому Волку.
— Ты не расстраивайся. Ему действительно гораздо лучше. — Ренн все старалась его приободрить. — Волки вообще, по-моему, выздоравливают гораздо быстрее, чем люди. Помнишь, как прошлой осенью, в месяц Ревущих Оленей, он отправился за черникой и порвал себе ухо? А через три дня на этом ухе даже следа не осталось!
— Да, верно, я и позабыл совсем. — Торак заставил себя улыбнуться. — Похоже, ему здорово твоя мазь помогает.
— Ты знаешь, он прямо-таки с каждой минутой сильней становится, — сказала Ренн, завязывая свой мешочек с целебными травами. — И, по-моему, нам бы надо уже…
Над головой у них прошуршала крыльями летучая мышь; они тут же умолкли и прислушались.
Но больше ничего не произошло.
Три раза за тот день — за тот странный день, проведенный под землей, который больше напоминал ночь, — Торак ходил в каменный лес и крал там очередной факел, а заодно проверял, не очнулись ли от своего транса Пожиратели Душ. Пока они спали, но вряд ли можно было ожидать, что их сон продлится еще одни сутки.
— Нам бы надо вытащить Волка из этой ямы, — сказала Ренн. — Можно попробовать сделать петлю из поясов и с ее помощью попытаться его поднять. Если, конечно, он нам это позволит…
— Он нам теперь все позволит. Так ты говорила, что Тиацци закрыл выход из пещеры?
— Да. Но теперь нам,
может быть
, удастся сдвинуть эту плиту?
— Придется постараться. Это ведь единственный путь наружу.
— Нет, не единственный. — Ренн помолчала, а потом все-таки рассказала Тораку о норе каменной куницы.