— Вы попали в точку: пусть сантиметры превратятся в метры. — Ходжабеков не мог удержаться от смеха. Схватив Ашира за шиворот, он притянул его к себе. — Смотрите, чтобы эти метры, которые получатся из сантиметров, не превратились для вас в петлю. Вы знаете закон? Закон — это сила!

— Пока есть вы, чего мне бояться? Я пью за ваше здоровье! Смотрите, — он поднял бутылку. Опустошив бутылку, он сунул ее под стол. — Ну как, видели? — сказал Ашир с таким видом, будто совершил подвиг. — Я для вас и жизни не пожалею. — Он вдруг расхохотался. От смеха голова его болталась взад-вперед, как будто тонкая шея не могла удержать ее.

«Сам с ноготок, а хлещет коньяк, как воду», — подумал Ходжабеков. В следующее мгновение Ашир упал и, не поднимая с подушки головы, рассмеялся:

— Целую бутылку, хи-хи!..

Ходжабеков брезгливо отвернулся и выругался: «Саранча!» Чтобы не видеть Ашира, стал осматривать комнату. У стены шкаф, через стеклянные дверцы видна посуда. Большие тарелки украшены цветами и двустишиями. За спиной висит сюзане, а на полу горящий, как огонь, персидский ковер.

Сильный храп отвлек внимание Ходжабекова. Он посмотрел на Ашира. Тот спал, широко открыв рот. В это время открылась дверь и в комнату вошла женщина. Она была одета в то же атласное платье, только рукава высоко закатаны. Улыбка у нее такая приятная, а щеки горят, как от огня. Поставив перед гостем тарелку с манты, она недовольно посмотрела на мужа.

— Теперь он не проснется, если даже вылить на него ведро холодной воды.

Женщина тяжело вздохнула. Весь ее вид говорил: «Пусть будет проклята жизнь с таким мужем!» Ходжабеков думал о том, как бы уйти: его пугало, что он наедине с этой женщиной. Стараясь не выдать своего смущения, он говорил о разных пустяках: похвалил голос молодого артиста, который появился в городском театре, рассказал несколько интересных случаев из судебной практики. Незаметно его все сильнее обволакивало ласковое кокетство этой женщины.

— Ой, почему вы не едите! — обиженно протянула хозяйка.

— Но мой напарник...

— А разве я не могу заменить вашего напарника? — спросила она, садясь за стол.

— Очень бы хотелось, — Ходжабеков налил ей вино, а свою пиалу наполнил коньяком.

— За блаженство в этом мире!

— Чтобы горя не знать!

Увидев, что она выпила все вино в один прием, подумал: «Хоть молода, но опытна», — и снова наполнил пиалы.

— Боюсь, что вы и меня свалите, — ласково произнесла женщина.

Ходжабеков вздрогнул, кровь ударила ему в голову.

— Разве вас можно свалить? Я вас жалею. Вы из тех, кого нужно всю жизнь носить на руках. — Ходжабеков не помнит, как схватил белые руки женщины.

— Оставьте меня... Манты остывают.

Но теперь уже никакая сила не смогла бы остановить Ходжабекова. Глаза его ничего не видели, даже Ашира…

Не прошло и десяти дней, как эта женщина выгнала из дому своего мужа.

— Зачем мне уходить из этого мира без ребенка? Такого неспособного мужа мне не нужно! — сказала она, закрыв перед Аширом дверь.

Подошла зима, и Якутой — так звали женщину — стала часто встречаться с Ходжабековым. Он не думал жениться. Но однажды Якутой показала на свою талию:

— Я уже стесняюсь выйти на улицу.

Чтобы не выносить сора из избы, он тайно женился. Прошли месяцы, и Якутой, казавшаяся раньше ласковой и заботливой, совершенно изменилась.

Постепенно в доме появлялись новые вещи, мешками запасался картофель, лук, зерно. Вначале Ходжабеков не обращал внимания на все это. Своим друзьям он хвалил ее: «Моя жена оказалась хозяйственной». Потом жена стала вмешиваться в его служебные дела. «У этого дяди шестеро детей. Дело ведите с умом. Наша власть всегда берет под защиту беспомощных детей. С другой стороны, он родственник по отцовской линии...» После таких разговоров выяснилось, откуда появляются в доме вещи, продукты и пачки денег. Начались семейные ссоры. Эти скандалы обычно кончались угрозами: «Оболью себя керосином и сожгу». Так прошли годы. Может быть, он еще долго работал бы, но из верхней инстанции ему стали возвращать дела. Раскритиковали. После критики перевели ответственным секретарем в исполнительный комитет. Там он некоторое время работал спокойно. И опять его раскритиковали за безответственное отношение к письмам трудящихся и бюрократизм. Освободили и от этой должности, перевели председателем колхоза. А теперь и здесь не обходится без критики. Во всем, что произошло с ним, он обвинял Якутой, но молчал.

«Ох, какой же я дурак! Ведь я стал жертвой одного гостеприимства, — часто думал он. — Согрел змею у себя на груди».

Когда машина остановилась на театральной площади, его взгляд упал на жену: лицо у нее было белое, будто обсыпанное мукой, на губах на два пальца губной помады.

— Скоро ведь бабушкой будет, а все не успокаивается, старая кокетка, — не выдержав, прошипел Ходжабеков, выходя из машины.

Ходжабеков сидел в театре, слушал концерт, но мысли его все время возвращались к событиям в колхозе. Девчонка, у которой молоко на губах не обсохло, критикует его, столько лет работавшего на высоких постах.

«Да, все зло исходит от красивых женщин. Якутой ей тоже в красоте не уступала. А в конце концов что получилось? И эта соплячка из той же категории. Но эта, кажется, страшнее. Кого-то она мне напоминает... Нигора Назарова... Назарова... Что это за Назаров? Уж не бывший ли это председатель колхоза, который работал с Саидгази, вредитель Назаров?.. А я все думаю, кого же она мне напоминает! Его копия! Вот так находка! Это как раз кстати: необученной лошадке будет обуза! Пусть попробует теперь возражать: куда прикажут ей, туда и пойдет. Не шути со львом, он все равно тебя задавит!»