Кинулись матери на дворян, как бывает вороны на человека кидаются. Рвали Кочемасова и разорвали бы, но разбежавшиеся дворяне собрались в полк и посекли матерей.

Когда кончилось всё, нашли Кочемасова под бабьими трупами. Рот с двух сторон разорван, левый глаз вытек. Правое ухо висит на жилках.

Яму для убитых детей и матерей Савва копал вместе с пленными возле церкви. Местного батюшку не нашли, в лес убежал. Поп Илья, из похоронной команды, отпевал убиенных.

Ополчение стремилось в Арзамас, к Юрию Алексеевичу Долгорукому. Но убивать устали. Через иные сёла шли не останавливаясь.

Был в ополчении дворянин Протасов, упросил сделать крюк до его поместья. В деревню вошли рано утром, лужицами хрустели. Разору в деревне не видно было. Господский дом цел. Кинулся Протасов в комнаты. Дети живы, жена — вот она.

Мужики разобрали по себе только коней, коров да выпили досуха вино и мёд. Выпимши, надругались над барыней: попробовали, как белые косточки под мужиком гнутся.

Протасов не побелел, не почернел, улыбнулся.

Согнал мужиков (подростков не тронул), своею рукой поотрубал охотникам до чужой жены члены и приказал прибить к дверям изб.

Утолённая месть выжигает душу в человеке.

Пришли в Арзамас, а там лес виселиц, площадь от крови хлюпает, как болото. И на грех — ростепель.

Князь Юрий Алексеевич от таких трудов тоже с лица спал, притомился, да и ропот пошёл среди местных дворян: разумно ли истребить народ в Нижегородчине?

Похоронную команду ополчения поставили на княжеский суд. Савву вытолкнули вместе с батюшкой Ильёй.

В палате окна были высокие. В тот день солнце выглянуло. Юрий Алексеевич, может, ради света и умягчился.

— Клял дворян? — спросил Илью.

— Я не дворян клял, неистовых людей.

— Служил ворам? — Князь ухватил Савву взглядом, как клещами.

— Пришли на корабль с ружьями, сказали — вези, — ответил Савва. — Мне государь за службу в смоленскую осаду ефимок пожаловал. Я был приказчиком на Кие-острове.

— А потом взял да и переметнулся?

— Я восточных патриархов на своём корабле доставлял из Астрахани.

— Ишь, всюду успел! — Князь повернулся к писарям: — В Пустозерск их обоих. Пыл охладить, — и ткнул пальцем себе в ноги: — Кланяйтесь, сукины дети!

Савва тотчас и распластался, а Илья бровью не повёл:

— Я священник, а не сукин сын.

— Верно. Я погорячился. — Князь кивнул своим людям: — Пол-сотни батогов за гордыню. И сегодня же — с глаз долой. В Пустозерск!

«Господи! — взмолился про себя Савва. — Избавил меня в который раз от лютой смерти! Господи, слава Тебе. Не оставь и детей моих! Не оставь Енафу. Я уж не прошу — свидеться».

В тот же день батьку Илью, Савву и ещё два десятка мужиков повязали, повезли в неведомый Пустозерск.

Довелось-таки Енафе видеть, как воюет Алёна. Наслушались с Малашеком свинцовых птичек. Отряд на хлябях осенней дороги растянулся, у Алёны было шесть сотен. Так ведь врасплох ударили. Рейтары. Сотня с одной стороны, сотня с другой. Повстанцы врассыпную, в лес. Но Алёна удержала возле себя полусотню, дала залп по рейтарам, нападавшим со стороны степного простора, и кинулась на царёвых людей с такой яростью, что рейтарские головы полетели, как репьи.

— Ведьма! Ведьма! — раздались вопли, и теперь уже рейтары удирали в степь.

Алёна только сделала вид, что гонится за бегущими. Развернула своих храбрецов и поскакала на другую рейтарскую сотню. И оказались рейтары между обозом и лесом. Видя Аленину победу, беглецы опомнились, пошли в бой, и никто из царской сотни не вырвался. Все полегли.

Кровавая эта стычка случилась на околице большого села. В селе повстанцы узнали: к Шапку недели три тому назад приходили атаманы Михайло Харитонов да Василий Фёдоров. В Шапке сидят два полковника, Зубов и Зыков. Атаманов они побили, загнали в леса. Был ещё Тимофей Мещеряков с казаками, с солдатами. Его послали из Тамбова на помощь Шапку, но Мещеряков взял сторону народа. Воевода Яков Хитрово пришёл из Тамбова и смирил служилых людей, но стоило ему уйти, как Мещеряков снова взбунтовал полк и теперь стоит под Тамбовом в селе Червлёное.

Алёна долго молилась перед ужином. На ужин хозяева избы подали пирог с репой да горшок ячменной каши.

Алёна, насытившись, увела Енафу на улицу, под ветлы. Сказала:

— Пора нам расстаться. Можно угодить в боярский капкан... Завтра до света бери пару лошадей, добрую телегу — санного пути ждать некогда — и поезжайте.

Так и сделали.

В провожатые Алёна дала Енафе целую сотню. Сотня эта шла проведать, кто в ближайших сёлах, царёвы люди или свои.

Миновали три села, пяток деревенек, никем не занятых. Десятеро казаков проехали с Енафой ещё дальше, лесом, проскакали вперёд. Вернувшись, сказали: