На лестнице послышались шаги и в комнату вошли, освещая её пламенем свечи.

– О, Марилла, – всхлипнула Энни, не поднимая головы, – какое это несчастье! Разве такой позор можно пережить? Всё это станет известно, как всегда, всему Эвонли. Диана поинтересуется, удался ли мой пирог, и придётся выложить ей всё начистоту. На меня всегда будут показывать пальцем, как на негодную… хозяйку, которая подаёт гостям пироги с болеутолителем! Гил… то есть, мальчики в школе всласть посмеются надо мной. О, Марилла, если в вас есть хоть капля христианского сострадания, не зовите меня вниз мыть посуду, после всего того, что случилось. Вымою её, когда мистер и миссис Аллан уйдут домой. Но сейчас я не в состоянии посмотреть ей в глаза. Может, миссис Аллан показалось, что я собиралась отравить её! Миссис Линд рассказывала, что ей известна одна сирота, пытавшаяся отравить своего благодетеля! Но ведь болеутолитель не ядовит! Его даже принимают внутрь! Правда, с пирогами его едва ли едят… Вы ведь скажете миссис Аллан, что у меня на уме ничего дурного не было, а, Марилла?

– Полагаю, вы встанете и скажете ей всё сами, – раздался весёлый голос рядом.

Энни подскочила на постели, как мячик, и обнаружила в своей комнате саму миссис Аллан, смотревшую на неё с доброй улыбкой.

– Моя дорогая девочка, вы не должны так расстраиваться по пустякам, – сказала она ласково, вглядываясь в скорбное лицо Энни. – Это же просто забавная ошибка, которую мог совершить всякий!

– Мне нет оправдания, – с несчастным видом произнесла Энни. – О, как мне хотелось, чтобы этот пирог пришёлся вам по вкусу!

– Знаю, знаю, голубушка! И я ценю вашу доброту и заботу, прежде всего, независимо от того, получилось всё или… не совсем! Вы не должны больше плакать! Пойдёмте вниз, мне хочется посмотреть ваш цветник. Мисс Катберт рассказывала мне, что у вас есть свой небольшой участочек, где вы выращиваете цветы. Мечтаю взглянуть на них, ведь я их просто обожаю!

Энни позволила миссис Аллан отвести себя вниз, считая, что ей крупно повезло, ведь в молодой женщине она, конечно, нашла родственную душу! Больше ни слова не было сказано о злосчастном пироге с болеутолителем, и когда гости ушли, Энни почувствовала, что в общем неплохо провела вечер. Ещё бы вычеркнуть из него этот ужасный инцидент! Тем не менее, грусти её – как не бывало.

– Марилла, не правда ли приятно осознавать, что завтра впереди – целый день, и ещё ни одной ошибки не сделано!

– Не беспокойтесь, Энни, ещё успеете наошибаться всласть! – хладнокровно заверила её Марилла. – За вами не заржавеет.

– Знаю, – грустно сказала Энни. – Но вы уже, конечно, заметили одно моё положительное качество: я никогда не повторяю старых ошибок!

– Ну, учитывая то, что вы постоянно делаете новые…

– О, Марилла, как вы не понимаете, что существует лимит ошибок, которые способен совершить один человек. Так что, когда он будет исчерпан, я перестану ошибаться. Это мысль, примиряющая меня с действительностью.

– Пошли бы лучше да отдали этот пирог свиньям, – проворчала Марилла. – Никто не способен съесть такое, даже Джерри Боуте!

– Что это вы снова витаете в облаках? – спросила Марилла Энни, только что вернувшуюся с почты. – Обнаружили ещё одну родственную душу?

Возбуждение охватывало девочку, точно роскошные шелка, горело в глазах и разливалось по каждой клеточке её легкого тела. Подобно воздушному эльфу она пронеслась по дорожке, танцуя в закатных лучах и на мягких, неровных тенях августовского вечера.

– Нет, но, Марилла, как вам это понравится? Я приглашена на чаепитие, которое состоится в доме пастора завтра после обеда! Миссис Аллан оставила мне приглашение на почте! Вот оно, это письмо, взгляните, Марилла! Вот: «Мисс Энни Ширли из Грин Гейблз.». Между прочим, это первый раз, когда меня назвали мисс! Я вся прямо затрепетала! Помещу это письмо рядом со своими самыми дорогими вещами!

– Миссис Аллан предупреждала меня, что соберёт на чаепитие всех, кто посещает её класс во время воскресной школы, – несколько холодно заметила Марилла, без особого энтузиазма. – Не надо так перевозбуждаться из-за этого, детка! Учитесь властвовать собою!

Но чтобы спокойно принимать подобные известия, Энни нужно было расстаться со своей индивидуальностью. Она ведь словно состояла из «огня и свежей росы», и все жизненные треволнения воспринимались ею с утроенной силой. Маленькие радости приводили её в неописуемый восторг, а от лёгких обид она всегда плакала навзрыд. Марилла понимала это, и всякий раз её охватывало смутное беспокойство за импульсивное создание, которое острее, чем кто-либо другой, более уравновешенный, переживала все взлёты и падения на жизненном пути. Поэтому, Марилла считала своим долгом охлаждать её пыл и выявлять, будто освещая ярким лучом, все «подводные рифы» бурливого океана её натуры. Она не слишком преуспела в этой борьбе, что весьма её огорчало. Крушение взлелеянной мечты или надежды зачастую ставило Энни на грань отчаяния. А от удачи она готова была прыгнуть до небес. Марилла уже отчаялась воспитать из Энни эдакую «пай-девочку»… Но она также очень сомневалась, что полюбила бы Энни больше, если б та вдруг стала… примерной, чопорной или манерной.

Энни отправилась спать тем вечером подавленная, поскольку Мэтью сообщил, что ветер северо-восточный, и, возможно, на следующий день следует ожидать дождя. Шелест тополиных листьев под окном беспокоил Энни, ибо в нём ей чудился шум дождя; она всегда любила рокот прибоя в заливе, но теперь ей казалось, что он предвещает бурю, ненастную погоду, а это было бы сущим бедствием для маленькой девочки, жаждавшей чтобы следующий день выдался хорошим. Ей казалось, что утро никогда не наступит.

Но всё кончается рано или поздно; даже бесконечно долгие ночи сменяются праздничными днями, когда вас приглашают на чай к пастору. Утро, несмотря на неблагоприятные прогнозы Мэтью, выдалось чудесным, и Энни просто сияла от счастья.