– Надо. Надо вечером подшить кое-что Доре. К тому же надо поберечь Мариллу и посмотреть, как бы там Дэви не выкинул еще какой-нибудь номер. Сегодня утром первое, что он сказал, было: «А куда уходит темнота, Энни? Вот бы посмотреть». Я сказала ему, что она уходит на другую сторону земли, но после завтрака он заявил, что это не так, а уходит она в колодец. И Марилла сказала мне, что четыре раза снимала его со сруба колодца, когда он хотел добраться до темноты.

– Озорной малый, согласился мистер Харрисон. Он вчера приходил ко мне и, пока я ходил в амбар, он за это время вытащил шесть перьев из хвоста у Рыжего. Бедная птица с тех пор хандрит. Такие дети это предзнаменование неприятностей для людей.

– Всё, что бы вы ни приобрели, может быть источником неприятностей, – философски заявила Энни, про себя решив простить Дэви любую следующую выходку за то, что он отомстил за нее Рыжему.

Роджер Пай тем вечером принес краску домой, и Джошуа Пай, мрачный и молчаливый человек, начал на следующий день красить здание магистрата. Работать ему никто не мешал. Здание находилось на так называемой «нижней дороге». Поздней осенью эта дорога была всегда мокрой да грязной, и люди, направлявшиеся в Кармоди, пользовались более длинной «верхней» дорогой. Здание было так густо окружено елями, что издалека его нельзя было увидеть. Джошуа Пай красил в одиночестве и без посторонних глаз, что было весьма мило сердцу этого необщительного человека.

В пятницу после обеда он закончил свою работу и уехал домой в Кармоди. Вскоре после его отъезда к зданию подъехала Рэйчел Линд. Ее любопытство, желание посмотреть, на что стало похоже здание в его новом обличии, оказалось сильнее препятствия в виде грязной дороги. Она преодолела еловый лесок, и перед ней предстал магистрат.

Вид магистрата поразил ее, но странным образом. Она отпустила поводья, воздела к небу руки и произнесла:

– Боже милостивый… Еще некоторое время она смотрела на здание с таким выражением лица, словно не могла поверить своим глазам, а потом залилась истерическим смехом. – Здесь должно было быть что-то не так, должно было. Эти Паи испортят что угодно.

Миссис Линд поехала домой, встретив по дороге несколько человек, останавливаясь всякий раз и сообщая им об увиденном. Новость разлетелась со скоростью птицы. Гилберт Блайд сидел дома, погруженный в книги, и услышал новость ближе к закату от работника, которого нанял отец, и сломя голову бросился в Зеленые Крыши. По дороге к нему присоединился Фред Райт. Они прихватили с собой Диану Барри, Джейн Эндрюс и Энни Ширли, которая, как олицетворенное несчастье, стояла в воротах под голыми ивами.

– Не может этого быть, Энни! – воскликнул Гилберт.

– Может, – ответила Энни, выглядевшая сейчас музой трагедии. – Миссис Линд заехала ко мне по дороге из Кармоди и всё рассказала. Ой, это просто ужасно! Как тут можно что-то улучшить?!

– А в чем ужас-то? спросил Оскар Слоун, который только что приехал из города и привез Марилле картонку со шляпой.

– А вы не слышали? – спросила разъяренная Джейн. Короче, так: Джошуа Пай пошел и покрасил дом в синий цвет, а не в зеленый. В темный такой, каким красят телеги, спицы колес. Миссис Линд говорит, это самый ужасный цвет, который только можно было придумать для магистрата, особенно в сочетании с красной крышей, такое, мол, ей даже вообразить было трудно. Я еле на ногах устояла, когда это услышала. Это такой удар для нас, после того как мы столько перенесли.

– А как вообще такое могло случиться? – чуть не плача спросила Диана.

Вина за непростительный просчет была целиком списана на Паев. «Преобразователи» с самого начала решили использовать краску фирмы «Мортон-Харрис», а банки этой фирмы нумеровались согласно карточкам-образцам. Покупатель выбирал цвет по карточке и называл номер. «Преобразователи» выбрали оттенок зеленого цвета под номером 147. И когда Роджер Пай передал через своего сына Джона-Эндрю, что что он, Роджер Пай, собирается в город и может купить для них краску, «преобразователи» попросили Джона-Эндрю передать своему отцу, чтобы он купил краску номер 147. Роджер Пай настойчиво утверждал, будто Джон-Эндрю назвал ему цифру 157, а Джон-Эндрю начисто отрицал утверждение Роджера, и в таком состоянии вопрос оставался до настоящего момента.

В эту ночь беспокойство царило в каждой эвонлийской семье, где жили «преобразователи». В Зеленых Крышах уныние чувствовалось настолько сильно, что это подавляюще подействовало даже на Дэви. Энни плакала, и успокоить ее было невозможно.

– Мне надо поплакать, даже если мне уже почти семнадцать, Марилла, – захлебываясь слезами, говорила она. Это убийственно. Это может быть похоронным звоном для нашего общества. Нам будут в лицо смеяться.

В жизни, однако, как и в мечтах и снах, всё может свершаться наоборот. Люди Эвонли не смеялись, они были взбешены. Это ведь их деньги пошли на покраску здания магистрата, и поэтому они были крайне огорчены свершившейся ошибкой.

Общественный гнев сосредоточился на Пайях. Роджер Пай и Джон-Эндрю продолжали разбираться между собой, что же касается Джошуа Пая, то он, должно быть, родился ненормальным, раз не заподозрил, что тут что-то не так, когда открыл банку и увидел цвет краски. Джошуа Пай, когда на него накинулись с обвинениями, стал в ответ говорить, что вкус обитателей Эвонли насчет цветов и его вкус это совершенно разные вещи, что его наняли для покраски дома, ни слова не сказав о деталях, и он получил деньги за сделанную работу.