Миссис Харрисон радушной улыбкой поприветствовала Энни и настояла на том, чтобы она осталась на чай.

– Джеймс всё мне тут рассказывал про вас, как вы добры были к нему, делали пироги и прочее, сказала она. Я хочу познакомиться со всеми моими новыми соседями как можно скорее. Миссис Линд приятная женщина, правда?

– Такая любезная.

Когда Энни очаровательным июньским вечером направилась домой, миссис Харрисон пошла проводить ее. Светлячки начали зажигать уже свои лампы-звездочки.

– Я полагаю, доверительным тоном заговорила миссис Харрисон, мистер Харрисон рассказал вам нашу историю?

– Да.

– Тогда мне нет необходимости рассказывать ее, потому что Джеймс человек справедливый, он не станет рассказывать неправды. Вина была не целиком на его стороне. Теперь я это понимаю. Я и часу не пробыла в своем доме, как пожалела о своей торопливости, но переделывать не стала. Я вижу, что слишком много требовала от человека. Ну разве не глупость требовать от него хорошей грамматики? Не имеет значения, что мужчина неправильно говорит, если он умеет работать и зарабатывать и не ходит по кухне и не проверяет, сколько ты сахару истратила за неделю. Я чувствую, что мы с Джеймсом на сей раз будем счастливы. Я хотела бы знать, кто этот «наблюдатель», мне хочется поблагодарить его. У меня долг перед ним.

Энни предпочла смолчать, и миссис Харрисон никогда не узнала, что ее благодарность достигла своего назначения. Энни была сильно удивлена относительно далеко идущих последствий тех глупых «заметок». Они вернули мужа жене и создали репутацию пророку.

Миссис Линд сидела на кухне в Зеленых Крышах и занималась тем, что пересказывала историю о Харрисонах Марилле.

– Ну и как тебе понравилась миссис Харрисон? – обратилась она к Энни.

– Очень. Какая прелестная женщина.

– Это абсолютно точно, – выразительным тоном произнесла миссис Рэйчел. – Я вот тут говорю Марилле, что все странности мистера Харрисона объяснялись ее отсутствием и что мы должны сделать всё, чтобы она чувствовала себя здесь как дома, вот. Ну ладно, мне пора. Томас будет скучать без меня. Я выскочила на немного, потому что пришла Элиза и ему в эти последние несколько дней много лучше. Но я все-таки не люблю подолгу отсутствовать. Я слышала, Гилберт Блайд оставил учительство в Белых Песках. Осенью он собирается в колледж, я думаю.

Миссис Рэйчел пристально посмотрела на Энни, но Энни нагнулась над сонным Дэви, который сидел на софе и клевал носом, так что на лице Энни ничего прочесть ей не удалось. Она взяла Дэви на руки, прижав его светлую кудрявую головку к своей щеке. Когда она поднималась по лестнице, Дэви высвободил руку и обнял ею Энни за шею, дружески похлопал Энни по плечу и поцеловал.

– Ты жутко хорошая, Энни. Милти Бултер написал на своей доске сегодня стихи и показал их Дженни Слоун:

Лучше розы нет цветка.

Сладок мед, и ты сладка.

И это точно выражает мои чувства к тебе, Энни.

Томас Линд ушел из жизни столь же спокойно и незаметно, как и жил. Жена его показала себя нежной, терпеливой, не знавшей усталости сиделкой. Иногда Рэйчел держала себя несколько строго с Томасом, когда речь шла о его здоровье и когда его неторопливость и смиренность провоцировали ее на это, но когда он серьезно заболел, то не было голоса тише, руки нежнее и сноровистее, сиделки терпеливее.

– Ты была мне хорошей женой, миссис Рэйчел, – просто сказал он ей однажды, когда она сидела рядом с ним в полутьме, держа его тонкую, бледную старческую руку в своей ладони, закаленной работой. – Хорошей женой. Мне жаль, что я не оставляю тебе никаких богатств. Но дети будут ухаживать за тобой. Они все красивые, умные как их мама. Хорошая мать, хорошая женщина…

После этого он впал в сон. А на следующее утро, как только белая заря поднялась над остроконечными пихтами в долине, Марилла медленно прошла в комнату Энни и разбудила ее.

– Энни, Томас Линд скончался. Только что приходил их работник и сообщил. Я сейчас же пойду к Рэйчел.

Марилла на следующий день после похорон Томаса Линда ходила по дому с озабоченным до странности видом. Иногда она поглядывала в сторону Энни, порываясь, похоже, что-то сказать ей, но потом встряхивала головой и прикусывала губу. После чая она пошла навестить миссис Рэйчел, а когда вернулась, пошла в комнату Энни, которая сидела там и просматривала работы учеников.

– И как сейчас дела у миссис Линд? – спросила Энни.

Она немного успокоилась, собралась, ответила Марилла, присаживаясь на кровать Энни, что служило признаком необычного душевного волнения, поскольку по домашнему этическому кодексу Мариллы садиться на кровать, после того как она убрана, считалось непростительным проступком. Но ей очень одиноко. Элизе придется сегодня уехать домой: у нее сыну нездоровится и она не может больше оставаться у Рэйчел.

– Я, как закончу просмотр, сбегаю к миссис Линд и поболтаю немного с ней, – сказала Энни. – Хотела вечером заняться латынью, но латынь может подождать.