Возок привез Любу во второй половине дня. Раскрасневшаяся от мороза, а может, еще больше от волнения, Любовь Васильевна в просторной прихожей сняла с головы пуховый платок. Агафья вышла встречать сестру.
– Здравствуй, милая. Как добралась?
– Слава богу, хорошо. Ты не представляешь, как я напугана. Что делать, ума не приложу.
– Любонька, проходи в гостиную, там и поговорим. Сейчас Серёжу позову. Чай уже готов. Хоть, согреешься, - ответила Агафья.
На круглом столе, накрытым белой кружевной скатертью, стоял пузатый фарфоровый чайник, из которого ароматами трав раздавалось благоухание. В вазочке лежали цукаты и баранки, обильно посыпанные маком, которые так и просились в рот. Но Любовь Васильевна рассеяно ковыряла ложечкой клубничный мусс. На лице была написана растерянность.
– Сергей Андреевич, вот, скажите, мил человек, что это за революция такая, что заставляет людей срываться с насиженных мест, которая ломает устои и ведёт непонятно к чему? Что будет дальше со всеми нами? – сквозь слезы еле слышно произнесла Люба. – Мой Константин Петрович предрекает крах, что чуть ли не все кары небесные обрушатся на нашу голову. Может быть, супруг преувеличивает опасность? Мы женщины, и многого не понимаем. Мы стремимся, чтобы дом был уютным, чтобы было тепло и хлебосольно. Мы в политику не мешаемся. Но когда эта политика начинает рушить семьи, хочешь не хочешь, а начнёшь задумываться о завтрашнем дне.
Любовь Васильевна всхлипнула, а Агафья протянула ей кружевной платок.
– Не надо, Любонька, рано еще слезы лить, успокойся, милая, - стала она утешать сестру.
– Ох, Агафьюшка. Мой Константин Петрович в одну дудит: бросим все и поехали в Европу. А кому мы там в Европах, сердешные, нужны? Жить на подачки? Или как? Согласна, есть небольшой капиталец, но его еще вывезти надо. И потом, деньги имеют свойство быстро заканчиваться. И что? Если мы уедем, то потом не сможем вернуться на родину, так я чувствую. Не будет дома, не будет родины. И мы останемся навсегда потерянными людьми, оторванными от родных берегов. Это же так страшно! Я так не хочу жить. Мне кажется, пусть голод и лишения, но на своей земле, из которой вышли, туда и уйдем. Вся моя душа протестует против выбора Константина Петровича. Посоветуйте, что же делать мне?
– Любовь Васильевна, голубушка, я понимаю, как тяжело вам дается выбор: и не вполне оправдываю Костю, потому что понимаю, что еще нужно повременить. Может, не все так страшно. Добьются рабочие уступок, угомонятся. И возможно повернется ситуация в цивилизованное русло. Поговаривают, что Учредительное собрание будет править, депутатов будет выбирать сам народ, и что царь готов пойти на уступки. Может, не все еще страшно? Давайте, не будем сейчас лить слёзы в кулак. Нам сейчас, как никогда, надо быть единым целым. Самое главное в жизни – это семья. И нас много. Даст Бог, не пропадём. Мне еще с Всеволодом и Вильгельмом встретиться надо. Мы, как мужчины и главы семей, будем принимать адекватное решение. Не переживайте, Любовь Васильевна. Я поговорю с Константином Петровичем, постараюсь его вразумить. Я тоже считаю, что отъезд на чужбину – не лучшее решение. Где родился, там и сгодился – так говорит русская пословица. Поэтому, надо сейчас всем успокоиться и ждать, как перемены скажутся на России. А теперь, давайте, с удовольствием попьем чаю и не будем больше тревожиться ни о чём.