И это было бы всё ничего, не так трагично, если бы я сам не сыграл жуткую роль в этой истории. Незадолго до своей смерти Стёпа стал ходить мимо своего кошачьего унитаза, а я, не зная истинной причины, тыкал его мордочкой в его испражнения. Я в этом не виноват, меня так учили в детстве, думая, что насилием можно изменить природу.

Но Стёпа не обижался на мою жестокость, он по-прежнему шёл ко мне на руки и продолжал любить меня. Он смотрел на меня своими преданными глазками и всё понимал, он жалел меня…. убогого. И сейчас жалеет и любит. Я чувствую это.

Как часто в нашей жизни всё бывает поздно и непоправимо. Когда-нибудь я встречусь с ним и попрошу у него прощения, я в это верю…»

Я замолчал, желая услышать сочувствие.

«Бог тут ни при чём, - констатировал Сергей, - ты сам виноват. И кот не человек, не стоит по нему так убиваться. Многие вообще не любят котов, это не собаки».

«Я знаю, - начал я горячиться, - кот не собака, собака не человек, а курица не птица. Но это моя жизнь, и я с детства люблю котов и кошек, а собак не очень. То, что я себя скверно повёл в этой истории, соглашусь, но что же Он мне не помог, не подсказал, как нужно. Выходит, Он заранее знал о плачевном финале, или Сам его подстроил. Сидел, сложа руки, а потом ими потирал от удовольствия….

…...Ладно. Сейчас я расскажу другую историю, более жуткую».

«У меня нет собаки, - сказал неожиданно рыжий мальчик, - а кот есть. И кошка тоже, и я их люблю. Они пушистые и мяучат».

Мы с Сергеем раскрыли рты.

«Франц Кафка, - подумал я, - и мальчик, и Тихий океан, и наш маленький кораблик, бегущий по голубым волнам. Только Кафка мог описывать такие нереальные картины, но то были бредни почти помешанного, а со мной всё происходит на самом деле».

Я закрыл рот и взглянул на небо. Тучка рассосалась, дождь так и не начался. Рыжий мальчик смотрел на меня удивлённо. Вид у него был растерянный, в глазах застыли слёзы.

«Серёжа, отведи его вниз к маме, - попросил я, - следующий рассказ будет не для слабонервных, и уж точно не для детей».

«Я бы послушал», - возразил Рыжик, пуская в голосе нотку жалости и незаметно смахивая слёзы.

«Там про голых тётей будет, - соврал я, - тебе ещё рано такое».

Мальчик нехотя повиновался, и Сергей повёл его вниз под навес. Через минуту он вернулся.

«Знаешь, - Сергей удивлённо поднял брови, - его мать не рыжая, она блондинка, и очень красивая»

«Иностранцы охочи до наших баб», - хотел сказать я, но промолчал.

«Разговор вообще-то у нас о Боге, - продолжил я, - мальчонке я соврал, как ты понял. Слушай дальше.

Произошло это раньше первого случая, ещё на Севере, я тогда строил газопровод Уренгой – Помары – Ужгород. Работа была ответственной, но интересной.

Бригада под моим руководством производила монтаж газоперекачивающих агрегатов фирмы «АЭГ – Канис». Я познакомился с её шеф-инженером молодым интеллигентным немцем Буркхардом, который осуществлял надзор. Ему было тридцать два, мне двадцать пять. Меня только назначили начальником самого северного участка и я уехал в Новый Уренгой принимать от заказчика турбины. Буккхард меня ждал на «КС Правохеттинская», чтобы совместными усилиями произвести такелаж и начать работы. Сначала он меня побаивался, как и всех русских, полагая, что я как-то связан с КГБ и подстрою ему какую-нибудь пакость. Но потом мы с ним подружились, и у нас получилась лучшая компрессорная на Севере.

В тот день, в который всё произошло, я возвращался из Нового Уренгоя. Оставался последний перегон Пангоды – Старый Надым. Я ехал по старой сталинской узкоколейке, которая строилась в пятидесятые в заполярье и должна была протянуться от Салехарда до Норильска. На моём участке между Уренгоем и Старым Надымом она была действующей. По ней бегал, а вернее ходил, судя по той скорости, с которой он передвигался по кривым рельсам, маневровый тепловоз. Он таскал за собой небольшой грузовой состав, обычно состоявший из нескольких открытых платформ. На них возили оборудование для компрессорных станций. Вёз турбины и я. В Пангодах прицепили ещё несколько платформ. Молодых солдатиков первогодков отправляли с машинами-вездеходами «Урал» на уборку урожая в Казахстан. Освоение целинных земель было в самом разгаре.

Здесь я сделаю отступление. Эта история настолько страшна, что я её никому не рассказывал. Мы уже привыкли к войнам, к терактам, к захвату заложников, к тому, к чему в принципе привыкать нельзя. По телику постоянно мелькают кадры, где по опухшим скелетикам голодных детей ползают мухи. Этим уже никого не удивить. Человек странное существо, ко всему привыкает, даже к жизни в концлагере, но то, что случилось на этом перегоне, к этому я не привыкну никогда и никогда не забуду.