Отбросив скуку, как старую ненужную вещь, трейдер бросается к терминалу и долго не верит своим широко раскрытым глазам. Нижняя челюсть размыкается с верхней. Филипп чувствует, как кончики пальцев на руках и ногах начинают неметь. Голова кружится. Он со всего маху ударяет кулаком по столу так, что с него соскакивают кружки и мелкие предметы.

Торговый счет дошел до стоп-аута. Для трейдера это значит – конец. Инвестиции больше нет.

Из-под дергающихся век выскальзывают и тут же высыхают две слезинки.

Филипп сидит так около пяти минут и просто смотрит в точку.

Сознание не желает принимать поражение. В груди неровно стучит сердце.

Он поднимается, берет стул и, стиснув зубы, ударяет о стену. Стул разлетается в щепки. Филипп бросает оставшуюся в руках спинку на пол, затем поднимает и со всей силы начинает колотить ею всё, что видит.

– Сука…, – тихо и бездушно выскальзывает у него из-под стиснутых зубов.

«А я говорил…»

– Пошел ты! – Филипп срывается на крик. – Отстань! Не хочу больше тебя слышать! – Он хватается за голову и со слезами оседает на пол.

– Уйди из моей головы! Боже, я сумасшедший… Я все это время разговаривал с самим собой. Что со мной?! Почему я не могу остановить это?

Филипп разбивает пустую кружку о стену. Затем вторую. В ней еще оставался кофе. На обоях быстро проявляется экспрессионистский рисунок. Он сейчас как нельзя лучше иллюстрирует душевное состояние «художника».

Через несколько секунд в дверь раздается стук.

– Что там происходит? – звучит гадкий голос вахтерши. Она словно была неподалеку. – Совсем с ума сошел? Немедленно открой или вызову полицию!

– Шли бы вы отсюда, – негромко, но так, чтобы его услышали, отвечает Филипп.

– Что за разговорчики?! Ну-ка, открывай.

– Не могу, замок заело.

– Ах, ты еще и врать вздумал! Ну, всё – выселен! Чтоб завтра утром тебя в моем общежитии не было!

– Не будет. А теперь идите, диктаторша!

– Я тебе покажу диктаторшу! Я добьюсь, что ты вообще учиться не будешь, у меня связи с руководством университета!

Филиппу плевать на её слова. Сейчас в мире существует только боль поражения, и, заливаясь беззвучным криком, он во второй раз оседает на пол. Голос пытается что-то сказать, но с немалым усилием его удается заглушить.

Пугающая мысль о психической болезни заставляет испытывать панику. Он словно прикасается к невидимой стене, сквозь которую можно просунуть руку, и за которой кроется неизвестность, откуда почти нет возврата. Лишь горечь денежной потери и злость отрывают от этого чувства. И хорошо, ибо еще чуть-чуть – и он ушел бы в себя. Туда, где звенящая тишина, темнота, неизвестность и страх.

«Знаю, тебе нелегко, и мои советы будешь воспринимать с раздражением, но прошу, выслушай. Видимо, ты забыл, что на твоем счету зарезервировано одиннадцать тысяч долларов, иначе вряд ли бы так убивался. Ведь счет дошел до стоп-аута с пометкой «условно»…»

Филипп приподнимается с пола. На фоне эмоций это действительно вылетело из головы.

«Американские инвесторы схватились за ручку уходящего поезда, пытаясь извлечь из падения максимальную выгоду. Тебе не безосновательно казалось, что наступит короткий период консолидации, но в мире Форекса игра идет по касательной относительно логики и здравого смысла: капиталисты дернули за веревки и добили свою национальную валюту. И если бы не ЦБ, проклятые инвесторы готовы были бы устроить еще одну осень 2008-го. Ты и так все это знаешь. Времени мало, отскок теперь будет со стопроцентной точностью. Если сейчас возьмешь себя в руки, успеешь забрать с рынка еще какие-то деньги. Говорю «еще», ибо, несмотря ни на что, ты сегодня и так в плюсе. И последнее: не советую использовать максимальное кредитное плечо. Слишком высок риск. Лучше синица в руках, чем…»

Филипп совершает одну-единственную сделку максимальным плечом. Им овладевает странный настрой: не верится ни в победу, ни в проигрыш. Входит длинной позицией и тотчас закрывает терминал. В памяти стоит отпечаток отрезка графика, на котором цена свалилась почти на триста пунктов, отрезка, на котором он заработал и потерял почти три миллиона рублей!

За окном стемнело. Филипп ложится на кровать и спокойно накрывается помятой простыней.

Не хочется ни есть, ни пить, ни спать.

Он долго лежит, слушает звуки из открытого окна и смотрит в потолок. В глазах стоит роковой графический отрезок. Филипп помнит каждый его излом на часовом графике.

– Будь что будет, – умиротворенно произносит он и отворачивается к стене.

Голос хочет что-то сказать, но Филипп не слышит – подступает сон. Сегодня он впервые узнал, что такое полное моральное опустошение. Физическое, пожалуй, тоже. Он никогда не бодрствовал двое суток подряд. Никогда не чувствовал в себе такое напряжение.