— Вы и в самом деле начали что-то подозревать?

— Нет-нет, что вы, ничего такого. Но я был не удовлетворен. Кстати, вскрытие лишний раз подтвердило, что укол морфия не мог вызвать гибели больной. После укола смерть последовала так быстро, что лекарство даже не успело распространиться по сосудам руки. Теперь, обдумав все, я полагаю, что больная умерла из-за какого-то нервного потрясения.

— Анализы тоже были проделаны неофициально?

— Да, но похороны, конечно, пришлось отложить, поползли слухи. Вмешалась полиция, коронер начал выяснять обстоятельства дела. А тут, как назло, медсестра почему-то решила, что я подозреваю ее в пренебрежении своими обязанностями или еще Бог знает в чем, и с профессиональной точки зрения повела себя некорректно: засыпала окружающих жалобами на меня. Хотелось, чтобы ее пожалели, что ли?

— А что показали анализы?

— И тут наши усилия пропали даром. Мы не обнаружили никакого яда — то есть, как и прежде, ровным счетом ничего. Естественно, мало-помалу я стал понимать, какого свалял дурака. Скрепя сердце подписал свидетельство о смерти, поставив в качестве причины, вызвавшей смерть, сердечную недостаточность на нервной почве, и моя пациентка после недельной проволочки наконец опочила на кладбище.

— На кладбище?

— Да, к сожалению. Разразился новый скандал. В крематории прослышали о случившемся и отнеслись ко всему, может быть, даже с излишней щепетильностью. Последовало запрещение на кремацию, и тело было выставлено на церковном дворе — в случае необходимости можно было получить к нему доступ. Провожал старую леди в последний путь весь город, все говорили племяннице добрые слова и выражали сочувствие. На следующий день я получил от одного из своих пациентов, человека авторитетного и влиятельного, письмо, а в нем сообщение, что в моих услугах больше не нуждаются. Через день жена мэра не поздоровалась со мной на улице. Пациенты меня покидали, практика сокращалась — я обнаружил, что обо мне ходит в городе слава человека, «обвинившего милую барышню имярек в убийстве». Иногда имелась в виду племянница. Иногда — сиделка, «симпатичная, славная девушка, ухаживавшая за старой леди до последней минуты, а не та, сами понимаете, легкомысленная особа, которой пришлось указать на дверь». По одной из версий, я хотел отомстить сиделке за увольнение моей невесты. И это еще не все. До меня донесся слух, что моя пациентка застала меня на месте преступления: будто бы я, вместо того чтобы заниматься делом, «крутил роман» — что за мерзкое слово! — со своей невестой; ну и я, желая замять скандал, сам расправился со старой дамой. Хотя неясно, зачем я тогда тянул с выдачей свидетельства о смерти, но это уже никого не волновало.

Так прошел год. Я пытался как-то выправить положение, но безуспешно. Мои дела все больше расстраивались. Клиентура расползалась буквально на глазах, так что я решил продать практику и, отдохнув пару недель, вытравить из души неприятный осадок. И вот я здесь — без работы и без каких-либо видов на будущее. Отсюда мораль: не нужно чересчур рьяно следовать велению гражданского долга.

Доктор нервно рассмеялся и откинулся в кресле.

— Да Бог с ними со всеми! — сказал он, осушив свой бокал. И воинственно добавил: — Волков бояться — в лес не ходить.

— Так, так! — подхватил хозяин. И замолк. Несколько секунд он сидел задумавшись и смотрел на огонь. — Знаете, — заговорил наконец он, — ваш случай меня заинтересовал. Я вдруг почувствовал, как маленький червячок сомнения закрался мне в душу и этот червячок настойчиво и упорно гложет меня, внушая мысль, что тут есть в чем покопаться. Это чувство меня никогда еще не подводило — надеюсь, не подведет и в дальнейшем. Однажды внутренний голос подсказал проверить сумму налогов. И что же? Обнаружилось, что за последние три года я заплатил примерно на девятьсот фунтов больше, чем следовало. То же чувство неделю назад перед поездкой в ущелье «Конское копыто» толкнуло меня спросить у шофера, достаточно ли бензина в баке, и выяснилось, что пол-литра там еще было — в самый раз, чтобы уехать из Лондона и застрять в пути. А место это пустынное. Безусловно, я знал, что за человек — мой шофер, так что одной интуицией мою осторожность не объяснишь. Но так или иначе, а я взял за правило исследовать любые обстоятельства, которые того заслуживают, и неукоснительно слушаться внутреннего голоса.

— Наверное, в младенческом возрасте, — добавил, словно бы вспоминая, хозяин, — я был кошмаром для окружающих. В общем, странные случаи — мой конек. А вот слушать других я так и не научился, обманул я вас. «”Но меня толкнули на то серьезные причины", — сказал он, отклеивая с лица бакенбарды и открывая изумленному взору знаменитую квадратную челюсть мистера Шерлока Холмса».

— А ведь я догадался, — тут же откликнулся доктор. — Вы, должно быть, лорд Питер Уимзи. То-то ваше лицо мне показалось знакомым. Пару лет назад ваш портрет печатался в каждой газете. Кажется, вы расследовали тогда загадку Риддлздейла?

— Совершенно верно. Лицо у меня, возможно, не слишком умное, но располагает к себе, не правда ли? Сам я, может, предпочел бы другое, если бы мог выбирать, но — какое досталось, с тем и живу. Надеюсь, я не похож на ищейку или на сыщика. Да и какой из меня сыщик? Всю работу на самом деле делает мой друг — инспектор Паркер из Скотланд-Ярда. Я выдвигаю глупейшие версии, а он тщательно, дотошно исследует их и опровергает. Так, методом исключений, мы и приходим к правильному решению, и тогда все вокруг начинают восклицать: «Ах, какая интуиция у этого молодого человека!» Ну ладно, если не возражаете, я займусь вашим делом. Можете довериться мне и назвать свое имя и адрес, а также имена всех тех, кто оказался замешан в эту историю, а я присмотрюсь к ним повнимательнее.

Доктор на минуту задумался и отрицательно покачал головой:

— Большое спасибо, но лучше, наверное, оставить все как есть. С меня хватит. К тому же профессиональная этика обязывает поменьше говорить о своих больных и не поднимать шума. А то, чего доброго, снова разворошишь осиное гнездо, тогда хоть беги из страны на край света или устраивайся на корабль судовым врачом — и до конца жизни ничего больше, только пьяный угар да сетования на судьбу всем, кто готов тебя слушать. Так что не будем к этому возвращаться. Но за доброе намерение — спасибо.

— Ну как хотите, — сказал Уимзи. — А я обдумаю еще раз все, что вы нам тут рассказали, и, если мне придет в голову что-нибудь умное, дам знать.

— Отлично, — рассеянно ответил гость и взял шляпу и трость у камердинера, появившегося по звонку Уимзи. — Спокойной ночи, господа, еще раз спасибо, что с таким терпением выслушали меня, позволили отвести душу… Да, кстати, — доктор задержался у самой двери, — а как вы собираетесь связаться со мной, если не знаете ни как меня зовут, ни моего адреса?