— К сожалению, да. Никто за меня этих мелочей не сделает. Не хватает рук Да, вот еще что пришло, — он устремил взор на листок почище других. — Записал для памяти. Начальник чарльзфилдской тюрьмы сообщает, что у них в заведении отбывает двухлетний срок за ограбление квартиры некто Люки Джефрис. Он, по их мнению, при смерти. У него что-то с желудком. Вот бедолага, — без тени улыбки вставил он и продолжал: — Он бредит и то и дело шепотом говорит: «Эйпрон-стрит, только не посылайте меня по Эйпрон-стрит». Повторяет без конца. Когда приходит в себя, его спрашивают, что это за Эйпрон-стрит, но он либо не может, либо не хочет отвечать. Говорит, никогда о такой улице не слыхал. В Лондоне, оказывается, три Эйпрон-стрит, и начальство тюрьмы уведомило об этом полицию всех трех прилегающих округов. Возможно, к нашей это не имеет никакого отношения. Тем не менее принять к сведению стоит.

Кампьен быстро сел, знакомый холодок, такой сладостный и вместе укоряющий, пополз между лопатками.

— Он чего-то боится, я правильно понял? — спросил он.

— Скорее всего. Тут еще несколько слов. Врач говорит, он обливается потом, мечется. Другие слова, все они — непечатные, произносит громко, а как дойдет до улицы, еле слышно шепчет.

Кампьен сбросил с себя одеяло.

— Встаю, — сказал он.

Для кабинета управляющего банком комната была очень небольшой и несколько старомодной: дорогие китайские обои, красные с золотом, турецкий ковер на полу; камин, топившийся углем; угловой шкаф, где хранились сигареты и херес; помпезный письменный стол красного дерева на арочном своде, на нем наушники в медной оправе; поодаль зеленое кожаное кресло с высокой спинкой для посетителей.

Над камином висел неплохой, писанный маслом в викторианской манере портрет джентльмена в изысканном жилете и высоком воротничке, скрывающем подбородок.

Оглядевшись, Кампьен почему-то подумал, что слово «банкрот» обозначалось когда-то на бумаге, как непристойное слово, только первой и последней буквами.

В этом интерьере мистер Генри Джеймс выглядел очень современно, но вид у него был почему-то смущенный. Стоя за столом, он с некоторым подозрением смотрел на вошедших. Сам он поражал подчеркнутой аккуратностью. Редеющие русые волосы, тщательно приглаженные щеткой, казалось, были сверху покрыты лаком, рубашка сверкала ослепительной белизной, а небольшой галстук-бабочка был неброской расцветки с едва заметным рисунком.

— Право же, мое положение весьма затруднительно. Мне никогда не приходилось сталкиваться ни с чем подобным. — Голос был таким же аккуратным, как и его владелец: гласные звучали чисто и ясно, а согласные как будто были отлиты в формы. — Я уже сказал вам, инспектор, что банк (он произнес это слово так, словно оно пишется с большой буквы, вроде слова «Бог») не может давать никаких сведений о вкладах и вкладчиках, кроме как по требованию суда. Но я искренне надеюсь, что до этого дело не дойдет.

В этом кабинете Чарли Люк как никогда походил на гангстера. Ухмылка на его лице была широкой, дальше некуда. Он смотрел на своего спутника так, как смотрит воспитанная собака, хозяин которой предложил первый вкусный кусочек гостье.

Сухощавый человек в роговых очках с интересом рассматривал свою «добычу».

— Это неофициальный визит, — сказал он, — почти.

— Извините, что вы сказали?

— Прошу прощения. Я только хотел сказать, не могли бы вы хоть на какое-то время забыть о банке?

На круглом лице хозяина кабинета, стоявшего за столом, мелькнула едва заметная усмешка.

— Нет, этого я не могу обещать.

Оба собеседника, возможно по чистой случайности, повернули головы и воззрились на висевший над камином портрет.

— Основатель? — спросил Кампьен.

— Внук основателя, мистер Джефферсон Клоф в возрасте тридцати семи лет.

— Еще жив?

— Нет. Портрет писан в 1863 году.

— Заметная фирма, а?

— Я бы этого не сказал. — В голосе послышалось легкое порицание. — Должен заметить, самые лучшие банки как раз отличаются отсутствием этого свойства.

Кампьен улыбнулся своей располагающей улыбкой.

— Вы ведь близко знакомы с семейством Палинодов?

Мистер Джеймс потер ладонью лоб.

— Черт возьми, — неожиданно сказал он. — Да, я знаю их с детства. Они ведь старые клиенты банка.

— Тогда давайте говорить как частные лица, не касаясь денег. Хорошо?

Лицо Генри Джеймса стало вместе и грустным и откровенно заинтригованным.

— Выбора у нас нет. А что вас, собственно, интересует?

Инспектор вздохнул и придвинул стул.

— А что может интересовать следствие? — сказал он. — Мисс Руфь Палинод была убита…

— Это официальная версия?

— Да, только, пожалуйста, не сообщайте прессе, пока не возобновится и не закончится дознание. Мы ведь из полиции, как вы догадываетесь.

В круглых, чуть встревоженных глазах появилась готовность вести разговор.

— Вы, конечно, хотите знать, давно ли я с ней знаком и когда видел в последний раз? Так вот, я знал ее еще в детстве, а в последний раз видел утром в один из дней роковой для нее недели. Мне трудно вспомнить, в какой именно, но думаю, это было как раз накануне того дня, когда она заболела. Она приходила ко мне сюда.