Шрифт:
Сцена из спектакля
А. Покровская — Софья Перовская
О. Ефремов — А. Желябов
Е. Евстигнеев — Александр II, В. Никулин — Гольденберг, Л. Толмачева — Вера Фигнер
Г. Фролов — Муравьев
Сцена из спектакля
Н. Каташова – нищенка, О. Табаков - крестьянин
Большевики
Ответственность вождей революции перед народом, партией и перед собственными нравственными убеждениями — главная тема драмы Михаила Шатрова.
У Евстигнеева есть два замечательных момента в роли. Когда народные комиссары прерывают заседание, чтобы разъехаться на рабочие митинги, Загорский (Олег Табаков) протягивает безоружному комиссару просвещения свой револьвер. Надо видеть, как берет его в руки Евстигнеев, как по-профессорски запихивает опасную игрушку в портфель, не найдя ей другого, более достойного места! Свердлов ставит на поименное голосование декрет о красном терроре. Первое слово за Луначарским. Евстигнеев великолепно играет паузу: ему нелегко принять такое решение. Рука Луначарского медленно, вяло идет вверх и, достигнув какой-то точки, вдруг обретает жесткость линий. Выбор сделан. Для Луначарского — Евстигнеева вынужденный террор — еще и личная драма, которую надо преодолеть.
Ленина нет на сцене, он лежит без сознания рядом с комнатой Совнаркома. «Как бы поступил Ленин?» — вот ведущий мотив осиротевшего Совнаркома, более других воплощенный в Свердлове — Кваше.
Мысль и сердце Ленина бьются в строчках неотправленных телеграмм, которые, сдерживая слезы, диктует молоденькая секретарша (арт. А. Покровская). Эти поразительные документы властно врываются в совнаркомовское обсуждение, дают ему точный классовый и одновременно глубоко человечный настрой. Как это важно — вдруг вырваться из удобных современных кресел и вместе со всем зрительным залом, вместе с членами ленинского Совнаркома и ВЦИКа петь «Интернационал» в финале спектакля «Большевики»! Только вера и глубокое понимание происходящего способны объединить многих разных людей в таком единодушном настроении...
Разумеется, содержание трилогии глубже и сложнее, нежели мы представили, и далеко не исчерпывается теми моментами, которые мы сознательно выделили...
Е Сидоров. «Колокол. истории». «Юность», 1968, № 7
О. Табаков — Загорский
Е. Евстигнеев — Луначарский, И. Кваша - Свердлов
Сцена из спектакля
И. Кваша — Свердлов, Е. Миллиоти — Ульянова, Г. Соколова — Крупская
Финал спектакля
На дне
«Современник» беспощаден к своим героям. Он не закрывает глаза на то, что Сатин — шулер, а Барон душевно ничтожен. Вместе с тем театр заставляет чувствовать: за стенами огромного, темного подвала, наполненного потерянными людьми, бушует жизнь. Этот подвал лишь по-своему выражает несправедливую, безнравственную жизнь. Здесь восприятие действительности обострено. Люди не в силах проститься со своим прошлым, оно то и дело приходит на память — Актеру (В. Никулин), Барону (А. Мягков), Бубнову (П. Щербаков), да и всем другим. А Лука — один из тех же неустроенных людей. И. Кваша играет его простым и строгим, без преднамеренной хитрости и фальшивой религиозности. Он не находит правды в ночлежке, как не отыскал ее пока нигде. Напрасно ищущий ускользающую истину, испытавший много горя старик, сколько это в его силах, утешает умирающую Анну, пытается вернуть Актеру веру в творчество, советует молодой паре бежать в просторы Сибири. Но сам-то он бредет дальше без особой надежды. Атмосфера тревожной, страшной жизни ночлежки передана «Современником» с полнотой и нервностью.
Приход Луки пробуждает в людях таившуюся мысль. Нет, жизнь не переменилась и не могла перемениться. Только понял Сатин, что нет человеку утешительного спасения, и острая мысль о достоинстве человека бьется в нем под нестройную песнь обитателей ночлежки. Процесс рождения самой мысли передан Е. Евстигнеевым с замечательной силой. Встреча с Лукой словно накладывается на весь его предшествующий жизненный опыт.
Так тема возрождения человека становится доминирующей на сцене «Современника».
П. Марков. «Человеческое в человеке». «Правда», 1969, 27 июня
Л. Толмачева — Настя, А. Мягков — Барон
Е. Евстигнеев — Сатин, В. Никулин — Актер
И. Кваша — Лука, Е. Миллиоти — Анна