– Какую епитимию?

– Проклятье! Опозорил бы тебя, стервеца, перед всем селом.

– Ты не стерви.

– А козленок был не простым, это ты точно догадался, - сказал пастух.
– После нас, эдак же поутру, ехал из Пугасова Ванька Ботик. Он и выскочил перед ним, козленок-то. Так же, во ржах. Ну, Ванька поймал его, посадил в телегу и гладит, приговаривая: «Козленочек мой, хорошенький...» А этот козленок улыбнулся, губами передернул да передразнил его грубым голосом: «Козленочек, хор-рошенький». Да еще подмигнул ему. Ботик как шарахнет его с телеги - и пошел кнутом гулять по лошади. Не токмо что в пене, - в мыле пригнал лошадь. И сам весь треской трясется. Шесть недель пролежал! Облез весь и поседел. Вот как они, клады-то, даются.

– А у нас тоже однова был такой случай. У моего дяди, Филиппа Корнеевича Назаркина. Да, может, помнишь? Его по-уличному Фунтиком прозвали.

– А как же, помню, - подтвердил пастух.
– Он черепенниками торговал.

– Во, во! Дак его отец от клада помер. Открылся ему клад в риге по осени. Пошел он утром, затемно еще, печь насаживать - тресту сушили. И вот тебе видит - утица переваливается с боку на бок, по полу риги-то. Да все кря-кря... А лететь не летит. У них сроду уток не было, и у соседей тоже. Он: «Господи Иисусе Христе, это клад!» Да палкой и начкнул птицу. Она тут же рассыпалась. Рассыпалась она - и целая куча золотых. Он их собрал в мешочек. Куда их деть? Носился с ними, носился да в печку спрятал в риге. В печную кладку положил и кирпичом закрыл. Правда, взял он три золотых монеты с собой. Вот настает ночь - ему не спится, не терпится поглядеть - на месте ли золото? Пошел он в ригу - а там возле печки часовые стоят с шашками налоге. Он было к печке, они: стой! Зарубим! Не сумел, говорят, счастьем попользоваться, теперь все... Клад ушел. Что с ним было дальше - не помнит. А только очнулся он наутро. Видит - валяется в риге. Схватился он за печку, отвалил кирпич. Ан, золота нет.

С другого берега реки закричал мужской голос:

– Паро-о-о-ом!

Старик поглядел туда и сказал:

– Кажись, не наши.

На том берегу стояли мужчина и женщина, одетые легко, но с плащами на руках.

– Бреховские учителя, - сказал пастух.
– Утром говорили, будто в Тиханово учителей собирают. Роно задачу им задает на новый текущий год.

– Паро-о-о-ом!
– закричали с того берега уже в два голоса.

– Обождут, - сказал старик.
– Может, кто подъедет. Тогда уж заодно и этих перевезу. Ну, ладно. Значит, пропал мешочек с золотом. А те три золотых у него все ж таки остались. Он на них лесу купил на сруб. Призвали плотников, стали рубить они. Старый плотник ударил топором - и щепка полетела кверху. «Ну, Корнеич, - говорит плотник, - хочешь обижайся, хочешь нет, но я тебе не советую жить в этом доме. Продай лес».
– «Почему?» - «А потому что не впрок пойдет тебе этот дом». Не послушал Филипп Корнеевич. Срубили дом, поселились. Вот тебе неделю не прожили - хозяин помер. Они его в Самодуровку продали, на вывоз. И там через месяц хозяин помер... Вот он что делает, клад, когда его взять не умеют.

– Паро-о-о-ом!
– опять закричали с того берега.

– Скажи ты, какой нетерпеливый народ пошел, - сказал пастух.
– Никакой выдержки. Что дети малые.

– А все оттого, что понимают об себе много, - отозвался старик.

– Работать лучше надо, а не рассуждать, - сказал Семен.

– А ты чего же не работаешь?
– спросил старик.

– Я не паромщик.

– Дак вон, бери шест и становись. Ну, становись!
– старик указал на паром.

Но Семен лежал на брюхе и не шелохнулся, покусывая травинку.

– А-а! То-то и оно. Все мы любим указывать, - торжествующе сказал старик.
– А вот как самому стать за правило, так это брюхо болит.

– Паро-о-о-ом!
– доносилось требовательно с того берега.

– Теперь они любят кнопки нажимать... А чтоб правилом махать - спина болит. Иной пастух теперь и кнутом хлопнуть не умеет, с палкой ходит.
– Пастух потрогал длинный ременный кнут, лежащий возле него.

– Ноне и пастуха норовят электричеством подменить, - сказал старик.
– Проволоку натянут, а по ней ток пустят. Корова носом ткнет - ей хлоп по носу!

– Электричество есть, а молока нету, - сказал пастух.

– Паро-о-о-ом!

– Зато теперь много полезных ископаемых, - возразил Семен.

– Это что за полезные ископаемые?
– спросил старик.

– Ну, земные клады, про которые вы здесь толкуете.

– Земные клады не каждому даются, - сказал старик.
– Работать надо, а не искать.

На спуске к реке загромыхала телега. Удившие ребятишки метнулись к ней с криками:

– Кино! Кино едет...

Невысокий парень в серой кепке с какой-то рыхлой сонной физиономией спрыгнул с телеги, взял под уздцы лошадь и стал заводить ее на паром.

– Вань, какую картину привез?
– спросил Семен.

– «Дай лапу, друг», - нехотя ответил тот.

– Дак ты же эту лапу на той неделе привозил!
– удивился старик.

– Есть еще «Вижу солнце», - сказал киномеханик.

– И солнце ты нам показывал. Да мы и без тебя видим его каждый день.

– А я виноват, если других нет?

– Как это нет? Скажи - другие разобрали, а тебе опять лапу сунули.

– Показать бы тебе Москву за эту лапу, - сказал Семен.

– Да идите вы!.. Что дают, то и везу.

– В этой жизни, Ваня, надо брать все самому, а не ждать, когда дадут... Закон!
– наставлял Семен.

Лошадь на припаромке стала, заупрямилась.

– Н-но, травоядное!
– тянул ее за обороть киномеханик.

– У нее двигатель под хвостом, как у ракеты. Ты ее под хвост ширни!
– скалил зубы Семен.

– Да иди ты!..

Наконец телега отгромыхала по бревенчатому настилу, и старик отвязал чалку. Киномеханик, въехав на паром, снова уселся на телегу.

– Помог бы паром столкнуть, - сказал старик, упираясь шестом в берег.