усеянная цветами. За домиком виднелись склоны гор, покрытые мягкой травой, деревцами

и виноградниками; через овраги были перекинуты каменные мосты. Из туннеля как раз

выбегал длинный поезд. Ферма очень походила на ту, которую папа подарил Шуре на

прошлую елку. Перед ней на лужайке паслось большое стадо коров и лошадей; тут же

проходила дорога, ведущая в гору к станции. Всё это было необычайно мило! У крыльца

ждала почтовая карета; кучер дремал на козлах.

Пристав к берегу, Шурик отправился прямо на ферму. Здесь его очень гостеприимно

встретили и угостили молоком с бисквитами. Нижний этаж дома был обвит зеленью дикого

винограда, образуя тенистую беседку: с большого балкона второго этажа открывался далекий вид во все стороны. Отсюда, но уже совсем вдали, можно было различить карусель,

театрик и турку; глухо доносился отдаленный гул толпы и звуки музыки.

Отдохнув, Шура отправился осматривать хозяйство фермы и сразу попал на птичий

двор, огороженный высоким забором. Никогда он не видел столько кур, гусей, уток, петухов, всевозможных других птиц и пичурок. Среди них преважно восседала одна большущая

птица, но кто она такая была, никто не мог сказать. Одни уверяли, что это павлин, другие—что фазан, а третьи—что птица эта райская и волшебная. Во всяком случае, важности

у нее хватало на всех трех взятых вместе; здесь она была недавно и считала всё остальное

птичье общество ниже себя. Да и в самом деле, у кого же крылья отливали таким чистым

золотом, были такие ярко-красные перья и такой длинный многоцветный хвост. Другие

птицы ходили по дворику, поклевывая зерна, раскапывая червей; утки и гуси барахтались

в пруду.

В это пернатое общество каким-то чудом забрел толстый, кудрявый баран с изогнутыми

рогами и толстым хвостом. Он не решался подойти к пруду, совсем растерялся и с

глупым видом стоял посреди незнакомой компании.

Пока Шура изучал жизнь птиц и делал свои наблюдения, он и не заметил, как к большой деревянной клетке подлетел необыкновенной красоты китайский сокол, переливавший

всеми цветами радуги. Он тихо свистнул... и вдруг дверца клетки, до тех пор закрытая,

с шумом распахнулась, оттуда выскочил большой белый петух и закричал что было его

петушиной мочи: „ Ку-ка-ре-ку! довольно спать! Ку-ка-ре-ку! пора вставать!". Ему стали

вторить все петухи, находившиеся на дворе, особенно же надрывалась пара китайских

петухов, тех самых, что сидели на празднике на верхушке карусели.

„Вставай, Шурик! вставай"—говорила старая няня, наклоняясь над кроваткой. Она

была в новом чепце и в белоснежном переднике. „Вот, как заспался! Мама и папа давно

тебя ждут в столовой".— И, действительно, давно уже наступило утро и солнце ярко светило в окна. Но где же большой белый петух? Где всё птичье царство? Ферма? А остальное столь чудесное: театр? Карусель? Тут только Шура понял, что он во сне побывал на

празднике игрушек.

Сначала он огорчился: всё это было только сон?! Но тут же он вспомнил, что сегодня

его рождение. Несомненно рядом в комнате его ожидают новые, замечательные игрушки.

Он, при помощи няни, поспешно оделся, не пикнул, пока его мыли, позволил себя причесать,

что он вообще почему то не слишком любил, и выбежал чистенький, розовенький в новом

костюмчике с развевающимися кудрями и блестящими глазами в столовую; а тут на столе

его ожидало множество новых игрушек. Правда, их было меньше, чем во сне, но всё же

достаточно, чтобы его занять на несколько недель.