Шрифт:
И ему не следует с ней видеться.
Но почему же это решение казалось таким… неправильным?
Что за странное сожаление, что за невнятная боль, гложущая душу?
Лишнее доказательство того, что миссис Джессика Фарли — последняя женщина на земле, о которой ему стоит задумываться.
Твердо укрепившись в своем решении, Марк двинулся домой. Обратная дорога заняла больше времени. Теперь он не пытался убежать от своих желаний, и торопиться было незачем. На самом деле ему даже не хотелось возвращаться. В доме было пусто и холодно; его наполняли призраки детства, а как раз сейчас Марку, как никогда, требовались покой, утешение и уют — ощущения, несовместимые с его ранними воспоминаниями.
Когда он был ребенком, мир и покой выпадали на его долю крайне редко. Но все равно случались дни, когда ежедневная суета уступала место почти болезненной тишине. В такие дни, когда страх внутри его вдруг оживал, не заглушаемый ничем, и сбежать от него было невозможно, Марк находил почти медитативное успокоение в давным-давно заученных наизусть словах.
Вот, Ты возлюбил истину в сердце и внутрь меня явил мне мудрость [6] .
Знакомые, привычные псалмы. Молитва, призванная усмирить смятенный дух.
6
Пс., 50: 8.
Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня [7] .
Вот чего он хотел больше всего — обновиться, родиться заново, не бояться своих собственных мыслей. Но мир и спокойствие не снисходили на него. Ничто не могло победить бурю в его голове. Мысли кипели и пенились, словно бушующий поток.
Он медленно шел вдоль берега канала, наблюдая за быстрым течением. Наконец показались знакомые очертания дома. Именно таким Марк и помнил его с детства — серым, ледяным и мрачным; почва вокруг была слегка заболоченной и заросла унылыми некрасивыми сорняками и кривым низкорослым кустарником. Сегодня здесь будет особенно сыро и промозгло. Марк вздохнул и впервые пожалел, что с ним рядом нет ни одного из братьев.
7
Пс., 50: 12.
Когда он был всего в нескольких ярдах от входа, какое-то движение сбоку внезапно привлекло его внимание.
Марк обернулся.
И замер на месте, не в силах сделать еще один шаг. Бурный поток его мыслей вдруг замерз, в одно мгновение скованный льдом. Все его споры с самим собой смолкли, как будто она являлась ответом на все вопросы, главным аргументом, причиной и исходом.
Она лишала его покоя и равновесия. Он ненавидел несдержанность и избыточные эмоции; он должен был содрогнуться от отвращения при взгляде на нее.
Он не содрогнулся.
Джессика, отчаянно шепнуло его тело.
— Миссис Фарли, — сказал Марк.
— Сэр Марк.
На ней был длинный плотный плащ из темной материи, окутывавший ее от шеи до щиколоток. Ее голова клонилась к земле, словно под тяжестью какой-то ноши. Она подняла на него глаза, и сердце Марка пронзила острая боль.
Этот грустный, встревоженный взгляд… Ему захотелось подойти к ней и обнять, прижать к своей груди. Или отвернуться и скрыться в доме, забаррикадировав тяжелую дубовую дверь. Он хотел сделать так, чтобы она больше никогда не печалилась и не страдала. Он и сам не знал, чего хотел. Была ли она ответом на его безмолвную молитву о спасении или искушением, посланным, чтобы погубить его?
— Я знаю, мое появление может показаться особенно несвоевременным, — начала она. — Учитывая… события, произошедшие днем. Я понимаю, что вы могли обо мне подумать. Но я здесь не затем, чтобы… усугубить положение. Честное слово. Я пришла потому, что мне больше не к кому обратиться.
Она сделала еще один шаг к нему, и Марк заметил, что под глазами у нее залегли глубокие тени, а руки дрожат. Видимо, у нее действительно случилось какое-то горе — он не увидел ни малейших признаков фальши.
— Миссис Фарли, — повторил он.
Он мог отказаться от разговора. В конце концов, он ведь только что решил не иметь с ней ничего общего. Можно было посоветовать ей обратиться со своими заботами к священнику и отгородиться от чужих неприятностей.
Да, конечно. А этот мужлан схватит ее за грудь, а потом обвинит в том, что она ввела его в искушение.
Нет, у Марка было множество недостатков, но он был не из тех мужчин, что способны бросить женщину в беде. Особенно эту женщину. Эту безумно соблазнительную, безумно раздражающую, прекрасную женщину.
Он не ответил, и она невольно сцепила руки, как будто умоляя.
— Мы можем побеседовать здесь, если вам так будет удобнее. Я взяла плащ и захватила зонтик — на всякий случай. Но я хочу… нет, мне необходимо с кем-нибудь поговорить.
В этот момент Марк осознал, что все зашло гораздо дальше, чем он думал. Потому что стоило ей обратиться к нему с просьбой — единственной просьбой — и все доводы рассудка, вся его стройная логика — все рухнуло, растворилось, растаяло, словно дым. Все, о чем он мог думать, была она, и только она.