Шрифт:
За ряд обид и тяжких оскорблений.
Я, государь, могу вам подтвердить,
Что точно в дом при мне он впущен не был.
А эту цепь — он получил ее?
Да, получил; все видели: в аббатство
Сейчас вбежал он с цепью той на шее.
И я клянусь, что здесь я слышал сам,
Как вы признались в том, что получили,
Хотя сначала отрицали это.
И потому я шпагу обнажил.
Но вы укрылись в этом вот аббатстве;
Потом каким-то чудом вышли вновь.
Я не был никогда в стенах аббатства;
Ты на меня не обнажал меча;
Не видел цепи я, клянусь в том небом,
Все это ложь, все это клевета!
Как это все запутанно и странно!
Не опоила ли уж вас Цирцея? [34]
34
Не опоила ли уж вас Цирцея?— В «Одиссее» рассказывается, что колдунья Цирцея напоила спутников Одиссея волшебным напитком, под действием которого они превратились в свиней и утратили способность разумно мыслить.
В аббатстве он — я здесь передо мною:
Безумен он — и здраво говорит. —
(Адриане.)
Ты поклялась, что он обедал дома, —
(к Анджело)
А ты — что нет! —
(К Дромио Эфесскому.)
Ну, что ты скажешь, плут?
Он с ней обедал нынче в «Дикобразе».
Обедал, да; и с пальца снял кольцо.
То правда, государь; вот этот перстень.
Ты видела, в аббатство он входил?
Так ясно, государь, как вашу светлость.
Как странно все! Зовите аббатису.
Тут сговор, иль вы все сошли с ума!
Одиниз свиты уходит.
Великий герцог! Разреши мое слово.
Я вижу друга: он спасет мне жизнь,
Внеся в казну положенную сумму.
Я слушаю. Что скажешь, сиракузец?
(Антифолу Эфесскому)
Вас, сударь, называют Антифолом?
То Дромио, привязанный ваш раб?
Лишь час назад я точно был привязан, [35]
35
Лишь час назад я точно был привязан…— Дромио играет созвучием слов: bondman — «раб» и bound man — «связанный человек».
Да господин веревку перегрыз.
Я Дромио и раб, но уж не связан.
Наверно, оба помните меня!
Глядя на вас, себя я вспоминаю.
Ведь час назад я так же скручен был
Не из числа ль вы пациентов Пинча?
Зачем так странно на меня глядите
Вы оба? Ведь вы знаете меня.
Я никогда вас в жизни не встречал.
Меня, конечно, изменило горе,
Часы забот; и времени рука
Немало черт в лице мне исказила.
Но разве голос мой для вас чужой?
Не знаю.
Ну, Дромио, а ты?
Нет, сударь, нет.
А я уверен, что меня узнал ты!
В самом деле, сударь? А я уверен, что нет; и, если человек отрицает что-нибудь, вы обязаны верить ему.
Не узнают и голоса! О время
Суровое! Ужель в семь кратких лет
Ты так могло разбить мой бедный голос,
Что сын родной его не узнает!
Но пусть мое землистое лицо
Снег старости сединами усыпал;
Пусть холод лет оледенил мне кровь, —