Вопрос, который предполагали обсудить сегодня, затрагивал интересы всех. Это была проблема заводского железнодорожного транспорта. Серые нити рельс, как кровеносные сосуды в организме, шли от одного цеха к другому и связывали завод в сложный узел. Часто зеленая улица, открытая одному цеху, упиралась в тупик другого. И тогда паровозы как животные, обволакиваясь паром, часами стояли на путях, застыв в неподвижности. Лобов решил связать цехи электрическими проводами и поставить на рельсы электровозы. Надо было до наступления зимы успеть провести хотя бы основные работы. Поэтому Лобов тоже радовался затянувшейся осени. И сегодня с особым нетерпением встречал взглядом каждого, стремясь быстрее приступить к делу. По правую руку директора сидел в наглухо застегнутой гимнастерке Гущин.

С докладом выступал заместитель директора по транспорту. После обсуждения директор, собираясь закурить, обратился к начальникам цехов с просьбой продумать, как лучше организовать внутрицеховые перевозки во время строительства дороги. Выяснив попутно несколько вопросов, связанных с этим, он объявил, что совещание закончено.

Когда все стали расходиться, Лобов жестом пригласил Бартенева задержаться. Оставался в кабинете и Гущин.

Бартенев прошел к столу. Он успел заметить, что железная модель танка со столика в углу перекочевала в застекленный шкаф, где лежали образцы горных пород.

— Самая тяжелая трудность падает на ваш цех, — обратился к нему Лобов, — как вот ее преодолеем?

— Ветка рудовозная — значит, горняки свое плечо должны подставить, — проговорил Бартенев и добавил: — Надо создать запасы руды.

Лобов утвердительно кивнул головой.

— Но качество, от этого не должно страдать, — с упрямой нотой в голосе сказал Бартенев и выжидательно посмотрел на директора.

Лобов повернулся к Гущину и, указывая на Бартенева, весело усмехнулся:

— Постоянство всегда и во всем, девиз вот доменщиков. Разумеется, разумеется, — кивнул он Бартеневу, — запасы создадим. Послезавтра буду у Рогова, сам все посмотрю, проверю.

Когда Бартенев вышел, Гущин покачал головой:

— С причудами человек.

— С причудами? — переспросил Лобов. — Но его причуды увеличивают тонны чугуна. Это вот важно.

— Иногда причуды ведут к авариям.

— Ты о продуве? — Лобов покачал головой. — Вряд ли это вызвано опытами. Всякое новшество на первых норах дезорганизует производство, но отсюда нельзя делать вывод, что оно вредно. Если мы будем бить по рукам в технике, то можем поставить промышленность на колени.

Он закурил, вышел из-за стола и медленно зашагал по кабинету, засунув левую руку в карман.

— Металл в жизни страны приобретает все большее значение, — задумчиво проговорил Лобов. — Требования к его качеству повышаются. Это вот на снаряды любая плавка годится. Чтоб украсить землю, проложить по ней рельсы в коммунизм, нужен особой прочности металл.

Директор, не переставая курить, ходил вдоль стола, погруженный в свои мысли, и время от времени выражал эти мысли вслух:

— Наш завод большой, в войну не ржавел. Ему и сейчас вот обороты суждены большие. По этим оборотам и командиры нужны. На плечо Бартенева можно опереться. У некоторых вот начальников разрыв большой между мыслью и делом, а у этого мысль всегда ищет практического применения. Потому-то он не бросает на ветер слов.

Лобов прошел вглубь комнаты, налил из стеклянного баллона с сифоном газированной воды в стакан и залпом ее выпил. Вернувшись к столу, он включил настольную лампу.

— О Бартеневе говорят по-разному, — продолжал Лобов. — Одни восхищаются, другие злобствуют. Кто как меряет. А меры в человеке надо одной держаться. Если человек вот крепко стоит на этой линии, которую указывает партия, значит, он настоящий. Такому хоть сколько выговоров насадят, а он не отступит. Для нас сегодня линия — это металл. Бартенев ее и держит.

Поймав себя на мысли, что сам он говорит сегодня много, Лобов остановился перед Гущиным и, улыбаясь, сказал:

— Что-то, брат, мы вот с тобой ролями переменились. Читаю тебе лекцию о руководящих кадрах, пропагандирую, агитирую.

Все это время Гущин молча слушал директора, опираясь локтями в колени. Теперь выпрямляясь и потирая затекшие руки, сказал:

— Когда-то Сергей Миронович Киров говорил: у партийного работника должно быть больше в работе чисто хозяйственного взгляда, а у хозяйственника — больше партийного духа. Вижу, у тебя этот дух есть, а Бартеневу его явно не достает. Это точно.

— А ты вот чем проверяешь этот дух? Речами на собраниях? — спросил Лобов, зажигая потухшую папиросу. — Возьми Рогова. За ним никаких причуд вот не водится. Ясен, как божий день. Этот в речах мастер! Будет славить партию, кому надо поклонится, а в работе смердит. Да смердит!.. — решительно закончил он и глубоко затянулся.

Зазвонил телефон. Лобов взял трубку. Звонили из Москвы, из министерства. Гущину было слышно, как чей-то голос внушительно выговаривал Лобову за простой вагонов под погрузкой угля.