В избе Ерема что-то примолк. Скажет два-три слова и смотрит в окно на серое взлохмаченное небо, и на лице у него все густеет, густеет тоска. Стараясь расшевелить его, Игнат заводил разговоры и о том, и о другом… Ерема вроде бы и отвечает, а видно: на уме свое. Будто и хочет что-то сказать, но не может или боится. Уже надоедать стало все Игнату, уж и не знал, о чем с ним говорить, но тут Ерема спросил сам:

— Как думаешь, будет польза мужикам от того, что Лазурька делает? Не обдурит нас?

— Как же он обдурит? И зачем?

— Да, да, конечно… А ты веришь, что жизнь будет лучше ранешной?

— Должна быть лучше. Сколько крови пролито, жизней сгублено за нее.

— А если все назад повернется?

— Нет, этому не бывать. Вон какая силища перла на нас, своя и заморская, не повернула.

Ерема помолчал, будто взвешивая слова Игната, согласился:

— Не повернуть, где уж… Вдруг спросил: Живешь не богато? Рублишек десять не одолжишь?

— Нашел у кого просить!

Ерема подался вперед, выставил ржавую бороду.

— Одолжи, Христом-богом прошу. Деньжонки паевые… тю-тю, нету. По гривеннику, по полтиннику чуть не все вытаскал. Теперь петля.

— Что же ты на собрании заливал? Обсказал бы все, попросил отсрочку до осени. Свои люди же, не лиходеи.

— Попробуй обскажи… Лазурька без того затыркал, везде корит председательством. А что бы я сделал? Рад бы в рай… Ему что, за ним ничего не тянется, куда хочет, туда поворачивает.

— За тобой что тянется?

— За мной? Это я к слову, это я так. Выручи, по гроб жизни помнить буду!

— Пойми, Еремей…

Не досказал Игнат. Открылась дверь, в избу вошла Настя. На завитках ее волос светились дождевые капли, влажные брови казались темнее, чем были на самом деле. Ерему встретить тут она, конечно, не ожидала, смутилась, спросила о чем-то и ушла. Игнат стиснул зубы от досады. Господи боже мой, надо же случиться такому! Ну, не черт ли принес этого Ерему! Теперь она, может, и не придет, и сызнова затянется безызвестность.

А Ерема ждал, что он ему скажет.

— Нет у меня денег! Откуда им быть, от сырости?!

— Не сердись… К кому же мне пойти, как не к тебе?

— Нашел богача! Иди к Тришке или Пискуну.

— Не хочу к ним… — тихо сказал Ерема.

— Может, мне за тебя сходить?

— И верно! — обрадовался Ерема. Попроси у Пискуна, он тебя уважает. Осенью все верну до последней копеечки, а пожелаешь, сверх того дам.

Опешил Игнат. Да он что, в своем ли уме? Уж не свихнулся ли?

— Какую ерунду мелешь? С какой стати пойду?

— Нельзя мне с ним, нельзя! — чуть не застонал Ерема.

Игнат пошел в куть, взял сухое полено, принялся щепать лучины. А Ерема все не уходил, все сидел и ждал чего-то. Понемногу досада у Игната прошла, раздражение улеглось.

— Скажи толком, почему сам не попросишь?

— Что я тебе скажу? Нельзя, и все тут. Ну… не дадут. Ерема, кажется, что-то скрывал. Черт его знает, запутался,

поди, до последней возможности и уже не знает, как выпутаться. Грех не помочь в такой момент. Тем более что помощь эта ничего не стоит. И грех на него сердиться из-за Насти. Нет его вины в том, что помешал.

— Ладно уж, попрошу у Пискуна.

— Знал, что не откажешь! Ерема сразу взбодрился, повеселел. — Он тебе одолжит. А я с Лазурькой рассчитаюсь и буду чистеньким. Но ты прямо сейчас иди. Не дай бог, если деньги Лазурька завтра потребует.

Пошел Игнат, но сходил напрасно. Пискун уж достал было из-за божницы узелок с деньгами, уже начал было отсчитывать замусоленные бумажки, но вдруг прикрыл деньги ладонями.

— Постой… ты для кого денег просишь?

— Для себя…

— Э-э, Игнаша, брось маленьких обманывать! Пискун погрозил пальцем. — Если бы перед севом просил… Сейчас тебе деньги ни к чему. Так я рассудил? Так. Опять же из окошка видел: шел ты вместе с Еремой. А он в долгах, как в шелках. Самому уж и глаза стыдно показывать, подбил тебя. Сознайся, для него просишь?

— Для него…

— Чуть было ты меня, старика, не облапошил. Пискун, довольный, просиявший, сложил деньги, туго затянул узелок. — Никогда, Игнаша, не хлопочи за других. Пусть они сами за себя хлопочут.

— Какая тебе разница, Харитон Малафеевич. Вы мне даете деньги. А зачем их беру мое дело.

— Не-е, у нас так не играют, — посмеивался Харитон. — Но уж если ты сильно за него просишь дам, пусть идет. Только ради тебя.

О собрании Пискун, видать, еще ничего не знал. А то бы не был таким веселым и обязательно привязался бы с расспросами. Игнат поспешил уйти. Ерема, едва он переступил порог, встретил его вопросом: