Когда Пейдж услышала эту новость о Боумане, она решила поговорить с Митчем Кемпбеллом. Он находился у себя в кабинете, отдыхал. Руки его лежали на столе, и когда в кабинет зашла Пейдж, она успела заметить, как они дрожат.

Кемпбелл быстро убрал руки на колени.

— Здравствуйте, Пейдж. Как дела?

— Прекрасно, Митч. Я хочу поговорить с вами.

— Садитесь.

Пейдж села напротив него.

— Как долго вы страдаете болезнью Паркинсона?

Лицо Кемпбелла стало белее мела.

— Что?

— Я права, не так ли? А вы пытаетесь скрыть это. Наступила долгая пауза.

— Я…, я…, да, но я…, не могу бросить медицину. Я…, просто не могу. В ней вся моя жизнь.

Пейдж наклонилась вперед и заявила со всей прямотой.

— Вы можете не бросать медицину, но оперировать обязаны прекратить.

Доктор Кемпбелл буквально постарел на глазах.

— Я знаю. Я собирался прекратить оперировать в прошлом году. — Он застенчиво улыбнулся. — Пожалуй, теперь настало такое время, не так ли? Вы ведь расскажете обо всем доктору Уоллису.

— Нет, — тихо произнесла Пейдж. — Вы сами обо всем расскажете ему.

Пейдж обедала в кафетерии, когда к ней за столик подсел Том Чанг.

— Я слышал, что произошло. Боуман! Невероятно. Прекрасная работа.

Пейдж покачала головой.

— Я чуть было не ошиблась. Том сидел и молчал.

— У тебя все в порядке, Том?

— Что ты хочешь услышать — «все хорошо» или правду?

— Мы же друзья. Я хочу услышать правду.

— Мой брак полетел ко всем чертям. — Внезапно в глазах Тома появились слезы. — Она уходит. Возвращается домой.

— Мне очень жаль.

— Это не ее вина. В любом случае наш брак давно дал трещину. Она говорила, что я женат на больнице, и была права. Я же провожу здесь все свое время, забочусь о незнакомых людях, вместо того чтобы быть рядом с любимыми людьми.

— Она вернется. Все уладится, — ласковым тоном попыталась успокоить его Пейдж.

— Нет. Теперь уже не вернется.

— Может, тебе еще раз поговорить с ней?…

— Она отказывается.

— Мне очень жаль, Том. Если я могу чем-нибудь… — Она услышала по динамику свою фамилию.

— Доктор Тэйлор, палата 410… Пейдж ощутила внезапную тревогу.

— Мне надо идти, — бросила она и поспешила в палату 410, в которой лежал Сэм Бернштейн, один из ее любимых пациентов — тихий мужчина семидесяти лет, помещенный в больницу с неоперабельным раком желудка. Большинство пациентов больницы постоянно на что-нибудь жаловались, но Сэм Бернштейн был очень терпеливым человеком. Пейдж восхищалась его мужеством и чувством собственного достоинства. Его постоянно навещали жена и два взрослых сына, и Пейдж их тоже полюбила.

Сэм Бернштейн был подключен к системе жизнеобеспечения с пометкой «Не реанимировать», на случай остановки сердца.

Когда Пейдж вошла в палату, возле постели Сэма стояла медсестра.

— Он умер, доктор. Я не стала вызывать реаниматоров, потому что… — Голос медсестры дрогнул.

— Вы правильно сделали, — медленно произнесла Пейдж. — Спасибо.

— Если что-то нужно…

— Нет. Я все организую. — Пейдж стояла возле кровати и смотрела на тело того, кто совсем недавно был живым, веселым мужчиной, имевшим семью и друзей, мужчиной, который всю свою жизнь тяжело трудился, заботясь о своих близких. А вот теперь…

Пейдж подошла к тумбочке, где Сэм хранил свои личные вещи. Там она обнаружила дешевые часы, связку ключей, пятнадцать долларов, зубные протезы и письмо, адресованное жене. Вот и все, что осталось от человеческой жизни.

Пейдж не могла сдержать охватившего ее чувства подавленности.

— Он был таким хорошим человеком. Почему?… Кэт попыталась успокоить ее.

— Пейдж, ты не должна так расстраиваться из-за пациентов. Так тебя надолго не хватит.

— Я знаю. Ты права, Кэт. Но просто…, все кончилось так быстро, да? Ведь утром мы еще разговаривали с ним. А завтра уже похороны.

— Надеюсь, ты не собираешься на похороны?

— Нет.

Похороны состоялись на кладбище «Хиллз оф Итэнити». По обычаям иудаизма хоронить покойника следует как можно быстрее, поэтому церемония похорон обычно проводится на следующий день после смерти.

Тело Сэма Бернштейна было обряжено в белую рубаху и завернуто в talit. Родственники окружили могилу. Раввин читал нараспев: Hamakomy nathaim etkhem b'tokh sh'ar availai tziyon veeyerushalayim".