О вольноотпущенница, если вспомнится,О, если забудется, пленница лет.По мнению многих, душа и паломница,По-моему, – тень без особых примет.О, – в камне стиха, даже если ты канула,Утопленница, даже если – в пыли,Ты бьешься, как билась княжна Тараканова,Когда февралем залило равелин.О, внедренная! Хлопоча об амнистии,Кляня времена, как клянут сторожей,Стучатся опавшие годы, как листья,В садовую изгородь календарей.1915
* * *
Не как люди, не еженедельно,Не всегда, в столетье раза дваЯ молил тебя: членораздельноПовтори творящие слова.И тебе ж невыносимы смесиОткровений и людских неволь.Как же хочешь ты, чтоб я был весел,С чем бы стал ты есть земную соль?1915
Раскованный голос
В шалящую полночью площадь,В сплошавшую белую безднуНезримому ими – «Извозчик!»Низринуть с подъезда. С подъездаСтолкнуть в воспаленную полночь,И слышать сквозь темные спаиЕе поцелуев – «На помощь!»Мой голос зовет, утопая.И видеть, как в единоборствеС метелью, с лютейшей из лютен,Он – этот мой голос– на черствойУзде выплывает из мути…1915
Метель
1
В посаде, куда ни одна ногаНе ступала, лишь ворожеи да вьюгиСтупала нога, в бесноватой округе,Где и то, как убитые, спят снега, —Постой, в посаде, куда ни однаНога не ступала, лишь ворожеиДа вьюги ступала нога, до окнаДохлестнулся обрывок шальной шлеи.Ни зги не видать, а ведь этот посадМожет быть в городе, в Замоскворечьи,В Замостьи, и прочая (в полночь забредшийГость от меня отшатнулся назад).Послушай, в посаде, куда ни однаНога не ступала, одни душегубы,Твой вестник – осиновый лист, он безгубый,Безгласен, как призрак, белей полотна!Метался, стучался во все ворота,Кругом озирался, смерчом с мостовой…– Не тот это город, и полночь не та,И ты заблудился, ее вестовой!Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста,В посаде, куда ни один двуногий…Я тоже какой-то… я сбился с дороги:– Не тот это город, и полночь не та.
2
Все в крестиках двери, как в ВарфоломеевуНочь. Распоряженья пурги-заговорщицы:Заваливай окна и рамы заклеивай,Там детство рождественской елью топорщится.Бушует бульваров безлиственных заговор.Они поклялись извести человечество.На сборное место, город! За город!И вьюга дымится, как факел над нечистью.Пушинки непрошенно валятся на руки.Мне страшно в безлюдьи пороши разнузданной.Снежинки снуют, как ручные фонарики.Вы узнаны, ветки! Прохожий, ты узнан!Дыра полыньи, и мерещится в музыкеПурги: – Колиньи, мы узнали твой адрес! —Секиры и крики: – Вы узнаны, узникиУюта! – и по двери мелом – крест-накрест.Что лагерем стали, что подняты на ногиПодонки творенья, метели – сполагоря.Под праздник отправятся к праотцам правнуки.Ночь Варфоломеева. За город, за город!1914, 1928
Урал впервые
Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,На ночь натыкаясь руками, УралаТвердыня орала и, падая замертво,В мученьях ослепшая, утро рожала.Гремя опрокидывались нечаянно задетыеГромады и бронзы массивов каких-то.Пыхтел пассажирский. И, где-то от этогоШарахаясь, падали призраки пихты.Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:Он им был подсыпан – заводам и горам —Лесным печником, злоязычным Горынычем,Как опий попутчику опытным вором.Очнулись в огне. С горизонта пунцовогоНа лыжах спускались к лесам азиатцы,Лизали подошвы и соснам подсовывалиКороны и звали на царство венчаться.И сосны, повстав и храня иерархиюМохнатых монархов, вступалиНа устланный наста оранжевым бархатомПокров из камки и сусали.1916
Ледоход
Еще о всходах молодыхВесенний грунт мечтать не смеет.Из снега выкатив кадык,Он берегом речным чернеет.Заря, как клещ, впилась в залив,И с мясом только вырвешь вечерИз топи. Как плотолюбивПростор на севере зловещем!Он солнцем давится взаглотИ тащит эту ношу по мху.Он шлепает ее об ледИ рвет, как розовую семгу.Капель до половины дня,Потом, морозом землю скомкав,Гремит плавучих льдин резняИ поножовщина обломков.И ни души. Один лишь хрип,Тоскливый лязг и стук ножовый,И сталкивающихся глыбСкрежещущие пережевы.1916, 1928
* * *
Я понял жизни цель и чтуТу цель, как цель, и эта цель —Признать, что мне невмоготуМириться с тем, что есть апрель,Что дни – кузнечные мехи,И что растекся полосойОт ели к ели, от ольхиК ольхе, железный и косой,И жидкий, и в снега дорог,Как уголь в пальцы кузнеца,С шипеньем впившийся потокЗари без края и конца.Что в берковец церковный зык,Что взят звонарь в весовщики,Что от капели, от слезыИ от поста болят виски.1916
Ивака
Кокошник нахлобучилаИз низок ливня – паросль.Футляр дымится тучею,В ветвях горит стеклярус.И на подушке плюшевойСверкает в переливахРазорванное кружевоДеревьев говорливых.Сережек аметистовыхИ шишек из сапфираНельзя и было выставить,Из-под земли не вырыв.Чтоб горы очаровыватьВ лиловых мочках яра,Их вынули из новогоУральского футляра.1916, 1928
