Появился негр со второй переменой в церемонии чаепития. Вождь выбрал себе стаканчик без пены. Уставился на него отсутствующим взглядом, потом поставил его перед собой на песок. И вновь завел свой монолог, так и продолжая сидеть с приподнятым по-детски правым коленом:

— Не отрицаю, до меня тоже дошли слухи — три разных рассказа. Первый — о том, что Анай явился из Аира согласно плану, намеченному его братом султаном Урагом в Томбукту, который принял решение и замыслил возвести новый город вместо столицы Томбукту; ибо над ним нависла угроза со стороны племен бамбара. Цель была в том, чтобы султан временно оставался в султанате и снабжал бы его необходимым золотом на возведение города, достойного древнего имени, чтобы переехать в новый Томбукту и осесть там, когда придет срок. Однако трагическая гибель султана заставила меня усомниться в данной версии. Вторая легенда гласит, что кроется все в давнем стремлении Аная жить там — еще с тех лет, когда промышлял он торговлей в Аире и мечтал ежечасно владеть богатством и руководить и править городом, возведенном на золотой земле. Легенды и предания, которые передаются из уст в уста в наших краях о славных днях Томбукту в его золотой век — вот что завладело его воображением и определило все его помыслы. И когда осознал Ураг всю огромность угрозы со стороны магов, он призвал к себе Аная и препоручил ему задачу увести его единственную дочь подальше — опасаясь за ее религиозное сознание и веру из-за языческих обрядов и распущенность варваров и всякого сброда, который порой сотрясал устои. Здесь, в Азреге, Анай увидел шанс осуществить на деле свою давнюю мечту и принялся возводить строения, тем более что поставки рабов и золотого песка шли беспрерывно.

Оратор отхлебнул холодного чаю, на котором и пены желанной не было, поставил стаканчик на землю и продолжал:

— Итак, остается еще третий рассказ. Он говорит, что торговцы с Севера — вот кто сподвигнул Аная на эти его труды и снабжал его деньгами и людьми. Причем все расходы огромные смогли они покрыть благодаря османскому плану, разработанному вали Триполи, который мел в виду построить город-соперник, что смог бы потягаться со старым Томбукту славой и богатством. Основной целью было привлекать золотые потоки со всего континента, из самых глубин, в том числе и из Томбукту-прародителя, чтобы ширилась в нем меновая торговля и протекали потоком караваны купеческие, дабы устремился драгоценный металл на все побережья (а это было самое главное) и удовлетворил бы нехваток денежных средств во всей Османской империи и спас бы это государство от краха. И поговаривают, что весьма хитроумные знатоки посоветовали султану взять на себя такой труд. После того как убедились, что христиане высосали весь драгоценный металл, так что глупые турецкие вали не смогли использовать преимущество своих позиций и опорных пунктов, прилегающих к Сахаре, и сослужить своему государству ту службу, что соответствовала бы их высоким постам да громким званиям и личному высокомерию. При всем при этом люди утверждают, что хаджи аль-Беккай исполняет роль посредника между тремя сторонами: Урагом, Анаем и османским вали. А я не могу присвоить себе право признать верной или подтвердить любую из трех этих версий. Не потому, что она больше всего отвечает молве, как вы, наверное, заметили, а просто потому, что поспешность вообще признак неразумия, не свойственного здравомыслящим людям, а суждение, не подкрепленное убеждением или знанием, бывает проявлением глупости даже среди умудренных. Я не знаю, что постигнет племя, руководство которым возьмет на себя глупый старик, строящий свои решения на слухах и сплетнях толпы.

Он замолчал, воцарилась тишина. Бахи повернулся в сторону Беккая и обнаружил, что тот пропал. Истосковался по тишине, что ли? Или в бесконечность просторов вперился? Печально, конечно, что ушел… но и великолепно все-таки. Величественна старость, когда правит свадьбу с вечностью — пускай и пренебрег он выступлением вождя и утратил первоначальный свой энтузиазм.

За полотнищем шатра Сахара предстала в своем вечернем привычном облике. Солнце высадило по всему горизонту вертикальные лучики, словно колосья из чистого золота, стада овец возвращались с пастбищ, вздымая своими копытами тучи пыли, и блеяли острыми, пронзительными голосами. Послышался также взволнованный, гневный рев верблюда.

Негр подобрал стаканчик вождя. Он все еще был наполнен чаем наполовину, но маслянистая жидкость изменила цвет, поблекла, утратила прежнюю силу. Как скоро портится чай! Как быстро дряхлеет все сущее!

Вождь заговорил вновь:

— Истинно говорю вам: некого нам бранить за испытания, кроме самих себя! Мы ослушались заветов и мудрости древнего «Анги» и впали в безволие. Мы впали в дремоту на нашей равнине на годы, тогда как и сорока дней было бы достаточно с лихвой. Всякий, кто провел более сорока дней на одном месте на земле, становится поклонником ее. Не так ли гласит утраченная книга? А? Шейх наш Беккай?

Беккай так и не пробудился в своей отрешенности. Казалось сознание его не было готово к ответу, но Адда его и не ждал, продолжал свое, нимало не заботясь:

— В былые времена мы много кочевали по всем краям Сахары. Массак-Меллет белый, Массак-Сатафат черный, долины Матхандоша, Танзофет, Тассили, — однако, засуха не мучила нас подолгу, и вот — теперь она господствует над нами год за годом. Мне приходила мысль перекочевать отсюда на север, в пустыню Красная Хаммада, однако, райский уголок в последние годы тоже страдал из-за редких дождей. В результате чего остановились мы здесь, на равнине Сахель, чтобы расслабиться да подремать, и присохли к этой земле, словно вечные поселенцы оазисов, так что когда выпал на наши головы гость-пришелец, некий Анай, мы узрели в нем следы нашего былого влияния и устрашились в его повадках проявления власти султана сахарцев и влияния их на всю округу. Задрожали как дрожат перед нами землепашцы-феллахи, когда мы нагрянем, бывало, на их оазисы в пору межплеменных распрей и войн, и мы почувствовали его превосходство над нами, когда пробудилось в нем самовластие кочевника, и он решил нанести свой удар…

Тяжело вздохнув, вождь продолжил:

— Он не один удар нанес. Природный ум сахарца внушил ему мысль, что врата небесные лишь однажды раскрываются перед взором человека, и если сумеет он воспользоваться правильно этим случаем, ждет его успех, и становится он в ряд победителей, а если поленится, оплошает и упустит возможность, захлопнутся врата у него перед носом, и проживет он весь век свой неудачником. И вот — вошел он в распахнутые двери и давай валить налево и направо. Ныне перед вами договор, который он предложил. И мне не стыдно было отметить перед вами в числе достоинств этого договора стремление вольных кочевников и по сей день не обременять себя трудами земными да повадки всадников пустыни топтать хлеба робких феллахов, в которые они вкладывают свою любовь к земле и богобоязненность, от которых ничто кроме могилы их не избавит. А поскольку Анай — большая умница, то решил он не терять времени в ожиданиях, когда мы проснемся, начал он себе славу возводить, потому что прекрасно знает, что всякая слава, как бы долго ни длилась, все равно судьба ей во прах обратиться, в ничто да в небытие сгинуть. Я не хочу этим сказать, что мы совсем уже не в силах защитить себя, однако до сего дня я не видел необходимости закусить удила. Этот человек ответил на наши раздумья двумя предложениями. Первое — в том, что он обязуется оставить у северных ворот стены открытым доступ к водопою в дневное время с тем, чтобы на ночь врата запирались. А второе его предложение приветствует переезд любой семьи нашего племени внутрь городской стены, чтобы осесть в городе. Султан обязуется сделать все, чтобы с коренными азгерцами обращались так, как принято между коренными жителями города Вау. Кроме того, султан дал слово выплачивать подать за право использования колодца и аренду земли.

Почтенная делегация на собрании обменялась украдкой быстрыми взглядами. Могучие чалмы качнулись, словно бодая друг друга головами. Брожение пошло по рядам, но шейх прервал его:

— Как изволите видеть, предложения эти пока что справедливы, а если кто из вас узрел в них то, чего не увидел я, то пусть открыто выскажет свое мнение. Ну, что думает наш достопочтенный Беккай?

Однако Беккай отрешенно внимал тишине вечности. Шейх Бахи толкнул его, но тот так и не проронил ни звука. Бахи выпрямил спину, поправил полоску лисама у себя на носу и выступил с ответом от имени друга:

— Не будь слишком строг к нам, шейх Адда. Мудрый вождь терпелив и снисходителен к прегрешениям. Недаром священное «Анги» гласит: никакая правильность не родится без собственной противоположности.

Он покачал головой налево и направо и, тяжело вздохнув, произнес свое «э-хе-хе» — в знак скорби и тоски по утраченному навеки Вау. А потом у всех на глазах отрешился от происходящего, как Беккай, и впал в транс, внимая покою и вечности.

2

Покой Сахары…