– Это она вписала туда все имена. Она меня ненавидит, потому что считает, что я представляю угрозу ее положению. Я ведь моложе. Она просто на дух меня не выносит.

Он потянулся за сумкой, из которой торчал блокнот. Когда в метро наступало затишье, он обычно рисовал.

– Достаточно, Яннике.

Те же слова, что язва Гунхильд сказала ей в последний день на работе.

«Ты знаешь, что мы уже об этом говорили раньше. С нас достаточно».

Яннике начала смеяться истерическим горловым смехом.

– Что именно ты хочешь сказать?

Гунхильд вся вспыхнула. Даже морщинистая грудь налилась красным.

– Не придуривайся!

– Я не придуриваюсь. Я не понимаю, о чем ты. Тебе мерещатся вещи, которых нет. Ты все выдумываешь. Ты митоман, вот ты кто.

Она даже загордилась собой – надо же какое умное словечко ввернула в нужный момент.

– Мы можем поступить по-другому, если желаешь. Устроить собрание коллектива. Но в этом будет мало веселого. Для тебя.

Яннике резко перестала смеяться.

– Сказать тебе кое-что? – заявила она, чувствуя себя полной сил и энергии. – В этой компании вообще не бывает ничего веселого. Никогда! – Она сопроводила свои слова хлопком в ладони. – А тон всегда задает начальство.

И с этими словами Яннике ушла.

Пакет из аптеки лежал на кухонной стойке. Головокружение уже прошло. Она достала упаковки с лекарствами, покрутила в руках. Ярко-красный треугольник сигналил об опасности.

– «Декстромордифен», – произнесла она беззвучно, акцентируя губами каждый слог. Из одной упаковки женщина вытащила блистер с маленькими продолговатыми капсулами.

«Глотать целиком», – значилось в инструкции. Она достала два стакана. Мать отдала ей свои, старые и покоцанные. Она собиралась их выбросить, но, когда Яннике переезжала, решила пожертвовать их дочери. В один стакан Яннике налила горячую воду, во второй – ром. С пересохшим от волнения ртом она высыпала содержимое прозрачных капсул в оба стакана – по одной в каждый. Перемешала ложкой, подождала несколько минут.

Да!

– Да! – закричала она на всю кухню. Сработало. Таблетки полностью растворились и в воде, и в роме. Не осталось следов ни от оболочки капсулы, ни от порошка.

«Разумеется, растворились, – подумала она, – иначе как они попадут в организм?»

Той ночью она впервые хорошо спала в новой квартире. Ей снилось, что они с Артуром летают над центром Стокгольма в длинных белых одеяниях. Это был чудесный сон.

Через пару дней после того, как он выгнал ее из дома, Яннике поехала на станцию в Старом городе, где работал Артур, но в билетной кассе его не оказалось. Она спросила кассира:

– Извините, когда у Артура смена?

Он холодно посмотрел на нее.

– Спросите у него.

От такой грубости она лишилась дара речи.

– Вы загораживаете проход, – произнес кассир. – Билет брать будете?

Ей хотелось его убить. Это Артур попросил коллег так отвечать? «Если женщина будет обо мне спрашивать, ничего не говорите». Так это было? Но гнев на Артура прошел так же быстро, как вспыхнул, а вот мысли о работе ее никогда не покидали. Гунхильд и бывшие коллеги, поставившие свои подписи. Она представляла, как они расписываются – поспешно, размашисто. Тайком от нее. Эти мысли причиняли ей боль. Даже Марья подписала. Ее имя было в самом низу, словно она сомневалась до последней секунды, но в конце сдалась. Марья Хаммендаль. Марья, с которой они ходили в кино. Марья, рыдавшая в ее комнате, когда они поссорились с мужем. Марья пробуждала в ней материнский инстинкт. Она держала подругу за руку, подавала ей салфетки.

– Все пройдет, – утешала она. – Вечером вы помиритесь.

И успокоившись, Марья смеялась:

– Ты такая добрая, такая мудрая. Что бы я делала без такой подруги, как ты?

Даже Марья предала ее.

Четыре раза ходила она на станцию метро, где работал Артур, но безрезультатно. Его перевели. Тогда она начала ездить по всем станциям метро, хотя и не знала его расписания. Ей повезло. В 14.25 на станции Родмансгатан она увидела Артура в окошке. Подождав, пока пассажиры пройдут, подошла к кассе. Его красивое лицо, его губы. Глаза, смотревшие на нее с нежностью. Раньше, не сейчас.

– Куда вам билет?

Как будто они незнакомы.

– Но, Артур, дорогой… это же я…

Они предали ее. Бросили. Рывком она подняла стакан и опрокинула в раковину. Потом второй. И открыла воду.

В дверь позвонили. Сначала она не хотела открывать, но потом подумала – чистое безумие! – что это Артур.

Это оказался не Артур, а Инга-Лиза. Она была в черной кофте-поло. Черный цвет ее старил. Веки намазаны серыми тенями «металлик». Она была похожа на змею или ящерицу.