— В чем дело? Заснул он, что ли?

— Да нет, выбраться не может. Замерз. Рукой не двинет.

С берега опустили веревку и вытащили командира. Его куртка, промокшая от брызг, смерзлась, превратившись в звонкую ледяную кольчугу. Уже в теплом помещении он не мог сразу раздеться, пришлось ждать сначала, пока обмундирование оттает, а потом уже снимать его с себя.

Суровое северное море не баловало хорошим отношением, и катера, побывав в его руках, требовали ремонта. Шабалин, в который раз осматривая свой повидавший виды катер, не раз вспоминал о том, как он совсем недавно сопровождал платформу с катерами в несравненно лучшем состоянии, а их тогда направляли в Кронштадт на капитальный ремонт… Сейчас эти катера могли бы считаться образцами хорошей сохранности…

Но война есть война, и надо воевать тем оружием, которое у тебя есть. И снова командир катера вместе с экипажем «колдует» над своим верным помощником, делает все, чтобы он мог действовать. А действовать приходилось много, причем часто в предельно сложной обстановке: никогда в мирное время не выпустили бы в море катер в шестибалльный шторм, а сейчас такая погода не являлась помехой.

И не только атаковать корабли противника приходилось нашим катерникам. Бывали задания и другого рода и не менее сложные и ответственные.

…Надо обладать превосходной памятью, чтобы запомнить все бесчисленные заливы, заливчики и фиорды — ведь ими изрезано все побережье близ Печенги. Но Александр Шабалин здесь родился и вырос. Еще совсем молодым бывал он в этих краях, когда на траулере «Краб» ходил за треской, палтусом и зубаткой. Его цепкая память надолго сохранила причудливые очертания берегов, и по каким-то, наверное, ему одному известным признакам он ловко ориентировался в сложном прибрежном лабиринте. Вполне понятно, что именно ему было предложено доставлять в тыл врага наших разведчиков и десантников.

Но он знавал эти места в мирное время, а кто мог теперь сказать, есть ли тут минные поля или вражеская засада. А десантников надо высадить так, чтобы ни одна живая душа не знала об их прибытии. От этого зависит не только успех задания, но и сама их жизнь.

Сначала Шабалин со своими катерниками ходил один, без разведчиков, находил пустынное, необитаемое место и, только когда был уверен, что действует наверняка, брал с собой «пассажиров».

Иногда он высаживал их и уходил, оставляя смельчаков на пустынной земле. Иногда часами поджидал, укрывшись у берега и ни единым звуком не выдавая своего присутствия. Много таких рейсов провел он, много отрядов доставил в тыл врага. И вот что интересно: хотя по нескольку часов приходилось Александру быть вместе с разведчиками, редко находилась минута, чтобы перекинуться с ними хотя бы несколькими фразами. Не было времени, да и обстановка была не та. Надо было стоять за штурвалом и, напряженно вглядываясь в темноту, идти по точно намеченному пути.

— Счастливо, ребята, — прощался он с разведчиками.

— И вам счастливо, — отвечали они и бесшумно исчезали в тумане.

И этого разговора было достаточно, чтобы проникнуться друг к другу уважением и симпатией. Шабалин представлял себя на месте этих людей, со всех сторон окруженных врагами, и ему становилось не по себе.

«Здесь и спрятаться-то негде: один мох и голые скалы, — думал он. — Героические ребята, какие нервы надо иметь. В море куда легче!»

Он не знал, что многие разведчики впервые шли на катере в штормовую погоду. И каждый раз, когда катер бросало из стороны в сторону, не один из этих смельчаков мысленно прощался с жизнью. «Куда лучше на суше! Под ногами твердая земля, а это уже все, есть куда от врага спрятаться, — рассуждали они. — А в море воевать — гиблое дело…»

И наверное, никогда не узнал бы Шабалин, что думают о катерниках разведчики, если бы не произошел однажды такой случай.

…На этот раз катер Шабалина и еще один катер доставили на берег разведчиков и, притаившись, ждали их возвращения. Уже наступила ночь, и корабли слились с темными скалами. Разведчики могли в любой момент подойти на резиновых шлюпках к катерам, после чего, погрузив людей, надо было немедленно возвращаться. На берегу мигнул огонек фонарика. Еще раз! Потом с перерывом еще дважды! Это их сигнал — значит, все в порядке. Идут. Посадка прошла быстро, и катера тронулись в обратный путь. Шли медленно — нагрузка намного превышала положенную. Все вокруг было спокойно. Но вдруг сигнальщик доложил, что появился противник.

Действительно, немецкий миноносец и тральщик шли на перехват торпедных катеров. Положение сложное. Надо срочно действовать. В этот раз на катере Шабалина была только одна торпеда — значит, надо целиться наверняка!

Торпеда помчалась к тральщику и вдруг… прошла мимо. Такой случай произошел с Шабалиным впервые. Фашисты, не ожидавшие атаки, замешкались. Второй катер с разведчиками успел отойти в море и был уже в безопасности. По-видимому, противник тут же пришел в себя, так как миноносец и тральщик резко сменили курс и ринулись преследовать катер Шабалина. Снаряды начали ложиться совсем рядом. Катер как будто понимал, что от него зависит жизнь экипажа и разведчиков, — он стремительно несся вперед. И вскоре вражеский тральщик остался далеко позади — его снаряды уже не достигали катера. Миноносец некоторое время продолжал обстрел, но, потом тоже отстал.

Когда все разведчики были благополучно доставлены на место, старший из них подошел к Шабалину.

— Ну, браток, — смущенно сказал он. — Спасибо тебе. Не думали, что живыми вернемся. На море воевать уметь надо. И нигде не укроешься — кругом вода. Куда труднее, чем у нас, на суше.

Александр только улыбнулся ему в ответ.

Удивительно живучая штука суеверия. Кто, например, помнит, откуда пошла скверная репутация числа «тринадцать»? Люди стараются не садиться на тринадцатое место в кино или театре или морщатся, оказавшись на тринадцатом месте в вагоне. Александр Шабалин суеверным никогда не был, но не мог не отметить интересные совпадения, происшедшие с катером ТКА-13. Такой удивительной датой стало для этого катера 15 сентября. В этот день в течение нескольких лет подряд обязательно происходили очень важные события.