Джинни догадывалась, что он имеет в виду, но предпочитала не обращать внимания. Она устала, невероятно устала, устала от всех этих мужчин, милых и вежливых; ей-то хотелось, чтобы он задрал ей платье и притиснул к стене, чтоб прекратил наконец болтать и расспрашивать.

— У вас дурная репутация?

— У меня нет никакой репутации. Я всю жизнь гонялся за нефтью, а не за юбками. К сожалению, отец бросал меня в глубокую воду, а не водил в бордель.

— Зато меньше риска подхватить заразу.

— Ага, но больше риска потерять конечность.

— Это действительно настолько опасно?

Дурацкий вопрос. Конечно, опасно, если отец погиб на буровой. Но сейчас ей было не до того, не до сочувствия и не до обсуждения чужой судьбы.

— Со временем учишься избегать опасностей.

— Вы же могли заниматься чем пожелаете, — сказала она. — Это видно с первого взгляда.

— Я, кстати, так и делаю. — И после паузы добавил: — Просто чтоб вы знали, мое банкротство — ситуация временная. Хотя и удачная для вашей семьи.

Она притянула его к себе и поцеловала. Они лежали рядом, но руки его оставались неподвижны. Жуткое разочарование. Она готова ему отдаться, у нее такое чувство, будто они никогда больше не встретятся; неужели что-то не так с ней, с ее телом или лицом, если она совершенно не возбуждает мужчин?

Возможно, они чувствуют ее неопытность, думают, что она неловкая или придает этому слишком большое значение. Это полная ерунда, хотелось ей крикнуть, это как проклятие, и я хочу от него избавиться. Или ее вообще не воспринимали как женщину? Им просто нравилось болтать с ней. Внутри опять все похолодело.

— Полагаю, нам пора возвращаться к работе?

— Пожалуй, — согласился он.

— Отлично. Прекрасная мысль.

Она резко вскочила, торопливо собрала вещи и поспешила к машине, обогнав его. Она чувствовала его недоумевающий взгляд, парень не понимал, что же сделал не так. Ну и пусть. Она хотела домой.

Остаток дня они объезжали поля, останавливаясь, чтобы сделать отметки на карте.

— Как люди находят здесь дорогу? — изумлялся он. — Здесь же один холм не отличить от другого.

— Все холмы абсолютно разные, — возразила она.

— Ну ладно, может, я и привыкну.

— Как долго вы рассчитываете здесь прожить? — Просто вежливость, ничего личного.

— Если мы найдем нефть? Многие годы, если меня не повесят на дубе напротив вашего дома.

— Это кедровый вяз.

— Вот и посмотрим.

— Вы всегда так много болтаете?

Он покраснел, отвернулся к окну, и в машине опять повисла неловкая тишина. Она хотела было попросить подбросить ее к дому, но вместо этого спросила:

— Вы учились в школе?

— До некоторой степени.

— В каком смысле?

— Я горжусь тем, что закончил шестой класс.

— Лучше чем ничего.

— К сожалению, даже это некоторое преувеличение.

— Но читать и писать вы, кажется, умеете.

— Как говорили у нас дома, есть черножопые — и черножопые. Я из первых.

Ужинали они вместе с вакерос. Хэнк болтал с ними по-испански. Он им понравился, хотя и поглядывали они настороженно и, к ее изумлению, ревниво. Возбуждение опять охватило ее. Но как только ужин завершился, а Флорес, Хьюго и остальные служанки принялись убирать посуду, он, извинившись, ушел к себе.

— Нам завтра рано вставать. Доброй ночи.

И все. Ей отдельно — ни слова. Она ушла спать в ярости.

Утром она снова велела притормозить по пути, чтобы набрать мяты.

— Вы твердо намерены помешать нам работать?

— Вы же все равно планируете торчать тут целый год.

— Если ваш дядюшка не выгонит меня.

— Чудесно. Тогда мне тем более все равно.

— Не разочаровывайтесь раньше времени.

— Поздно, — отрезала она.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Я и не знал…

— Вы непроходимый тупица! — взорвалась она.

Он попытался взять ее за руку, и в первый раз она не позволила.

После обеда они валялись на одеяле в тени. Она соблазняла его, и на этот раз успешнее, руки стали смелее, но потом возникла естественная пауза. Возбуждение дошло до высшей точки и угасло, опустошение заполнило ее, как будто уже произошло то, что и не думало начинаться. Она решила изменить отношение — принять это как техническую проблему, с которой нужно разобраться; приподнялась и начала расстегивать рубашку Хэнка, не очень представляя, как будет стаскивать ее с плеч. А пока, закончив с рубахой, расстегнула ремень и пуговицы на брюках. Он не останавливал ее. В ответ на вопросительный взгляд она решительно кивнула. Несколько секунд — и он сбросил одежду. Она — следом за ним. Он замер, разглядывая ее, грудь и все прочее; ему, очевидно, понравилось, но вместе с тем ей показалось, что смотрит он оценивающе, и, чтобы преодолеть смущение, она прижалась к нему.