В соседней комнате расплакалась Сьюзан; она вскочила и бросилась к двери, не успев даже сообразить, что происходит. Стоп, девочки справятся. Джинни вернулась к столу — горы бумаг, — смешно, она абсолютно не в курсе текущих дел; вытащила наугад несколько листов. Отчет менеджера, доклад геолога, давняя сделка. Жара. Вопросы дурацкие. Она знала, во что ввязывается (вообще-то не знала, не знала!), ее жизнь подчинена интересам других; единственную собственную потребность она не может удовлетворить, но не было дня, чтобы ей не хотелось вскочить в машину, гнать и гнать без остановок куда глаза глядят.

Она проснулась вся в поту. Солнце все так же било в окна. Кондиционер, что ли, выключен. Она принялась перебирать бумаги, выбросила несколько совсем уж устаревших отчетов. Бессмысленное занятие, потребуется несколько месяцев, чтобы разобраться с делами. Улеглась на диван и вновь заснула. Вот и пять часов. Так ничего и не сделала.

В зеркальце пудреницы рассмотрела свое лицо: за опухшей, помятой физиономией, наверное, скрывается симпатичная девушка с точеными скулами, идеальной кожей и изящными губами, но в зеркале ее почему-то не видно; а цвет на этом личике сохранился только под глазами. Зубы пожелтели, волосы как пересушенная солома.

И опять вырубилась. Очнулась, когда уже стемнело. Поправила прическу, макияж. Вышла в приемную.

Сьюзан спала на руках у последней оставшейся секретарши. Остальные давно отправились по домам, а бедная девочка так и сидела, боясь пошевелиться.

— Простите. — Джинни и вправду почувствовала себя виноватой.

— Ой, нет, что вы, она такая прелесть. — Девица, кажется, действительно была счастлива держать на коленях младенца; выражение лица абсолютно ангельское, как у ребенка, и Джинни отчего-то стало совсем тошно.

— Спасибо, что приглядели за ней. Не представляете, какое это облегчение.

Девушка смотрела непонимающе. Да, она не представляла. Сама она была бы абсолютно счастлива, будь у нее такой ребенок, а в придачу еще и такой муж.

Хэнк, к счастью, опять в Канаде. И не видит всего этого. Хэнк вместе с Херманом Джефферсоном, их геологом, и Милтоном Брайсом, юристом, наперебой уверяли, что ей совершенно незачем приходить в офис. Дела отлично идут без ее участия, вот уже два года все прекрасно. Они, конечно, не произносили в открытую, но звучало именно так: ты здесь не нужна. Наш мир отлично обходится без тебя.

А вот ее мир — нет. С таким же успехом я могла просто умереть.

Хэнк вернулся из Альберты, и она тут же заявила, что пора нанять вторую няню и даже третью, если они решат завести еще одного ребенка.

— Это неразумно, — возразил Хэнк. Он сновал по кухне, сооружая себе бутерброд, — ни одного лишнего движения, каждой вещи свое место.

— Какое это имеет значение? — Она подумала, что речь о деньгах.

— Большое. Я не хочу, чтобы наших детей воспитывали люди, с которыми у них позже не будет ничего общего.

— Тогда сиди дома и воспитывай их сам. — Он принял это за шутку.

— Тебе не нужно работать, — продолжила она. — Денег у нас достаточно.

Он нервно откусил от сэндвича, запил молоком.

— Я больше так не могу, я все время одна. Серьезно.

— Это смешно.

— Можешь считать меня смешной.

— Нет, я хочу сказать, ты же вовсе не одна. У тебя есть Ева, и я каждый день возвращаюсь не позже шести.

— Ну, тогда я вынуждена напомнить, что эти дети наполовину и твои. И ты должен проводить с ними половину времени.

— Я честно вношу свой вклад. — Судя по дрогнувшему голосу, он и в самом деле в это верил.

— Правильно, — согласилась она. — Но это не половина и даже не четверть, а не более одного процента. Я ценю, что ты не закрываешь дверь в свой кабинет, но это не совсем то же самое, что сидеть с ними весь день напролет.

Хэнк молчал.

— Мы возьмем еще одну няню. Для тебя ничего не изменится.

— Это исключено.

— Я не намерена оставлять бизнес.

— Ты это уже сделала. Ты понятия не имеешь о том, что происходит.

И тут она поняла: Хэнк точно такой же, как ее отец. Может, это преувеличение, а может, и нет; он просто чуть более мягкая версия того же самого.

— Я перестала чувствовать себя человеком, личностью, — прошептала она.

— Приятно слышать от матери своих детей. — Он отвел взгляд.

— Но давай так — или я, или они.

— Не понимаю, что с тобой такое. — Даже сквозь загар видно было, как его шея побагровела. Отшвырнув сэндвич, он вылетел из кухни.

Она услышала, как взревел мотор машины.