На вершине холма возник дом. Не больше, чем дом Полковника, но выглядел он гораздо величественнее: арки, колонны, башенки, темный гранит, мраморные статуи, все тронутое временем, будто стоит здесь с эпохи королей.

— Чем занимается твой отец?

Все девочки, даже Корки, разом уставились на нее. Она поняла, что совершила ошибку, но поздно.

— Он ездит на работу в Нью-Йорк, там у него фирма, — ответила Корки. — И еще играет в теннис в клубе, катается верхом, охотится. И пишет роман.

— А что за фирма у него?

— Понятия не имею… — пожала плечами Корки.

— У Поппи папа тоже ездит верхом и стреляет, наверное, — встряла Бутси Кларк. «Поппи» было прозвищем Джинни в этой школе. — Он ведь ковбой, верно?

— Ковбои — это наемные работники.

— А как же тогда называется твой папа?

— Скотовод. — Она хотела добавить, что вообще-то основной доход мы получаем из других источников, но тут заговорили остальные.

— И он участвует в этих знаменитых рейдах на Канзас?

— Они закончились еще в восемнадцатом веке.

— Жаль, — вздохнула Бутси. — Они так потрясающе выглядели.

Не поймешь, что хуже — ответить или прекратить это дурацкое обсуждение.

— Это было совсем не так, как на картинках. Они вели скот и лошадей в поводу, а не ехали верхом. Иначе лошади могли пасть, а коровы — отощать.

— Как тебе дом Корки? — спросила Натали, меняя тему. — Твой, наверное, гораздо больше.

— Нет.

— Ну конечно больше. Мы знаем, что в Техасе все просто огромное.

Джинни только пожала плечами.

— Но он точно не такой красивый. И у нас совсем не так зелено.

— Сколько у вас акров?

В Техасе такой вопрос — почти оскорбление, но здесь придется отвечать.

— Триста девяносто шесть участков.

— Не так уж много, — заметила Топси.

— Она сказала участков, а не акров.

— А участок — это сколько?

— Мы не считаем землю акрами, акр — это слишком мало.

— Участок — это сколько? — повторила Кики.

— Шестьсот сорок акров.

Почему-то эта информация вызвала взрыв истерического смеха. Одна Корки сидела спокойно, наблюдая за шофером, пока тот открывал им дверь.

— Ты тоже станешь скотоводом?

— Вряд ли.

— Кем же ты собираешься быть, в таком случае?

— Она станет чьей-нибудь женой, — буркнула Корки. — Как и все мы.

После обеда они отправились кататься верхом. За домом располагались конюшня на пару десятков лошадей, просторный кораль, который здесь называли ареной, и обширное пастбище. Неподалеку в тени какие-то люди обрезали кусты и забрасывали ветки в тележку.

В джодпурах (специальных бриджах) и высоких башмаках для верховой езды, позаимствованных у младшей сестры Корки, Джинни чувствовала себя глупо, но остальные были одеты точно так же. Она думала, что прогулка будет долгой, четыре-пять часов, и немного пожалела, что не позавтракала поплотнее.

— У вас, наверное, тоже есть лошади, — сказала Натали.

— Да, а у вас?

— В Такседо-Парке для них мало места, — пожала она плечами.

— Зато для евреев предостаточно, — недовольно заметила Топси.

— Топси и Натали жили рядом с твоей бывшей соседкой по комнате.

— Ее отец купил дом десять лет назад, — продолжала Топси. — Но его не приняли в клуб, поэтому никто из членов этой семьи не имел права даже палец окунуть в озеро. Если кто-то слышал плеск воды с их стороны, немедленно вызывали полицию.

— Расскажи ей про свадьбу.

— Да, прошлым летом у них была свадьба, так ребята из Такседо-Парка взяли и развернули указатели, и никто из гостей не смог найти дорогу к их дому. Сорвали им праздник. — Она довольно улыбнулась. — Когда люди думают, что только из-за того, что у них есть деньги…

Джинни кивнула. Привели лошадей. Гнедые, но гораздо более стройные и длинноногие, чем лошади ковбоев.

— Это седло моей сестры, — сказала Корки, протягивая поводья. — Ты примерно ее веса.

Седло было без луки, простое; стремена оказались короткие и неудобные, как для ребенка.

Жеребец ростом около шестнадцати ладоней в холке, на вид резвый, на деле оказался еще резвее. По сравнению с обычной рабочей лошадкой он был почти как автомобиль. С рабочей лошадью можно договориться, ей можно дать волю, но этот красавец был не только резвым, но и стремился угодить седоку; свобода только сбивала его с толку, это все равно что отпустить руль автомобиля. Словно даже лошади — как и все прочее в жизни этих девиц — были созданы лишь для того, чтобы служить им.