На двух отдельных листах, тщательно сверяясь с досье, Гешев написал фамилии и адреса людей, близких подозреваемым.

С доктором Пеевым оказались так или иначе связанными промышленник Симеон Бурев, генерал Лукаш, генерал Марков, командующий 2-й фракийской армией, премьер Богдан Филов, полковник Стефан Димитров из Пловдивского гарнизона — дальний родственник, начальник военно-судебного отдела генерал-майор Никифор Никифоров, парламентарий Георгий Говедаров, архимиллионер Стоян Николов, полковник запаса Василев, генерал Луков, шеф жандармерии Кочо Стоянов, еженедельно обедавший с доктором в клубе Союза офицеров запаса, стажер Берлинского университета Александр Георгиев, посол в Токио Янко Леев... С ума можно сойти! Высший свет и — вдобавок! — командир отдельного корпуса жандармов!

На полях списка Гешев написал: «Чудовищно!» Придвинул второй листок...

Здесь разношерстная публика, которую Попов, вполне возможно, использовал на связи, для отдельных поручений и сбора мелкой информации.

Сбоку Гешев приписал: «Сиклунов! Разберись и всех проверь».

Утром, с глазами красными от бессонницы, созвал своих заместителей, Сиклунова, следователя Милко Ангелова — восходящее светило отделения «А», переведенного под крыло Гешева из уголовной полиции.

Коротко, в самых общих чертах, изложил план.

Выслушал предложения, сошедшиеся на том, что первым надо брать Попова, во время радиосеанса. Через час вместе с Павловым поехал в германское посольство. Делиус пригласил Гофмана, придирчиво выспросил подробности и одобрил план.

К 16.00 четыре пеленгоавтобуса были стянуты в район церкви святого Георгия.

Расположившись веером, настроились на известную частоту.

16.30.

«МСК вызывает ЛНТ... МСК для ЛНТ...»

Четыре оператора уверенно засекли рацию.

Вызов, повторенный несколько раз подряд... Пауза... Короткий ответ корреспондирующей станции.

Сиклунов и группа захвата быстро, стараясь не шуметь, поднялись по лестнице дома 25. Один из агентов, помудрив над замком, вскрыл его отмычкой.

Попов не успел сдернуть наушники.

— Руки на колени! Вы арестованы!

Из-за спин агентов Сиклунова выдвинулись два немца, офицеры абвера, выделенные Доктором. Ловко, с профессиональной сноровкой надели на Попова наручники. Лицо Эмила дернулось: от виска ко рту пробежала судорога.

— Ну, ну,— сказал Сиклунов.— Не падай в обморок!

Эмил промолчал.

Немец выдернул из передатчика антенну, смотал ее; откинул зеленый щиток рации, зачем-то поколупал пальцем защитную краску. Сказал второму:

— Русская модель, это несомненно.

Он был экспертом, и Доктор не случайно включил его в группу захвата.

Гешев, мягко ступая по скрипящим половицам и наклонив голову к правому плечу, обошел комнату. Сделал знак агентам: начинайте. Эмил сидел, не поднимая глаз, словно ослеп и оглох. Агенты быстро, не суетясь, открывали ящики комода, перекладывали белье, взламывали половицы, а он застыл, немой и равнодушный, точно, происходящее касалось кого-то постороннего, не его. Сиклунов, возившийся в коридоре, тихонько свистнул, вошел в комнату с сияющим лицом. В руках пухленькая пачка папиросных бумажек. Гешев взял их, не рассматривая, положил в карман. Следователь Ангелов, пристроив папку на коленях, писал протокол обыска.

Все было так просто и деловито, что Эмилу стало жутко.

Ни криков: «Говори!», ни побоев, на которые Гешев, по слухам, так щедр. Ничего! Будто шло рядовое, порядком наскучившее дело...

В восемь с минутами обыск закончился.

Гешев сказал:

— Ну пошли.

На улице не было машин. Плотно сомкнувшимся кольцом окружили Попова, сели в трамвай. Агенты спинами отгородили Эмила от пассажиров. На остановке у Львова моста сошли, прогулочным шагом — цепочкой — добрались до четырехэтажного, выкрашенного охрой здания Дирекции полиции. Переступая порог, Эмил споткнулся, его поддержали.

— Входи!

В кабинете Гешева, в уголке, на самом краешке стула скромненько — руки на коленях — сидел Гар-мидол. Хотел было встать и уйти, но начальник жестом удержал его. Невыразительно спросил Попова:

— Знаешь, кто это?

Эмил бросил взгляд на полицейского: непомерной ширины плечи, сломанный нос профессионального боксера, расплющенные уши.

— Это Гармидол,— сказал Гешев, и Эмил вздрогнул.

Страшная слава пыточника гуляла по всей Болгарии.

— Хочу верить,— сказал Гешев мягко,— что здесь ему не найдется работы. Ты сиди, Гармидол, отдыхай пока. И ты садись, Попов. Кофе хочешь?

— Нет,— сказал Эмил.

Единственное, чего ему хотелось сейчас,— умереть.

Гешев по привычке склонил голову к правому плечу, предложил:

— Давай поговорим, а? Ты только радист или, по совместительству, руководитель? Или нет? Руководитель — другое лицо, может быть, русский?

— Я не буду отвечать.

— Почему же? Улики налицо. Или это у вас так положено — запираться до конца?

Эмил повторил:

— Я не буду отвечать.

Ангелов записал в протокол его ответ. Немцы, сидевшие у стены, выпрямив спины, с непроницаемыми лицами вслушивались в разговор. Они понимали по-болгарски, говорили тоже свободно, но пока не вмешивались. Свое дело они сделали, теперь очередь Дирекции полиции.