– Нет. А зачем?

– Из нее можно выйти на этот роскошный большой балкон. Он полностью перекрыт, и напротив нет дома. Если бы ты сейчас жила здесь, то могла бы принимать солнечные ванны даже без купального костюма.

– Да, если бы я жила здесь…

– А это можно устроить, – сказал я небрежно. – Ты ведь заметила, что оттуда выезжают. Комната освободится через день-другой.

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– А ты считаешь, что это будет правильно для нас? Быть все время вместе?

– И вовсе мы не будем все время вместе, – возразил я. – Днем меня здесь вообще нет. Вечерами тоже часто отсутствую. Но уж если мы вместе, то нам незачем будет ходить по ресторанам и вечно спешить расставаться, словно мы в гостях друг у друга.

Пат уселась поудобнее.

– Мой дорогой, ты говоришь так, словно уже обдумал все подробности.

– И обдумал, – сказал я. – Целый вечер об этом думаю.

Она выпрямилась:

– Ты действительно говоришь об этом серьезно, Робби?

– Да, черт возьми, – сказал я. – А ты разве до сих пор не заметила этого?

Она немного помолчала.

– Робби, – сказала она затем чуть более низким голосом, – почему ты именно сейчас заговорил об этом?

– А вот заговорил, – сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. – Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быть все время неразлучными. Я больше не могу выносить эти встречи на час! Я хочу от тебя большего! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, не желаю продолжать умную любовную игру в прятки, она мне противна и не нужна, я просто хочу тебя, и только тебя, и никогда мне этого не будет достаточно, и ни одной минуты я потерять не хочу.

Я слышал ее дыхание. Она сидела на подоконнике, обняв колени руками, и молчала. Красные огни рекламы напротив, за деревьями, медленно поднимались вверх и бросали матовый отблеск на ее светлые туфли, освещали юбку и руки.

– Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, – сказал я.

– Смеяться? – удивилась она.

– Ну да, потому что я все время говорю: я хочу. Ведь, в конце концов, и ты должна хотеть.

Она подняла глаза:

– Тебе известно, что ты изменился, Робби?

– Нет.

– Правда, изменился. Это видно из твоих же слов. Ты хочешь. Ты уже не спрашиваешь. Ты просто хочешь.

– Ну, это еще не такая большая перемена. Как бы сильно я ни желал чего-то, ты всегда можешь сказать «нет».

Она вдруг наклонилась ко мне.

– Почему же я должна сказать «нет», Робби? – проговорила она очень теплым и нежным голосом. – Ведь и я хочу того же…

Растерявшись, я обнял ее за плечи. Ее волосы коснулись моего лица.

– Это правда, Пат?

– Ну конечно, дорогой.

– Проклятие, – сказал я, – а я представлял себе все это гораздо сложнее.

Она покачала головой:

– Ведь все зависит только от тебя, Робби…

– Я и сам почти так думаю, – удивленно сказал я.

Она обняла мою голову:

– Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не делать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно, довольно легко – не надо только самим усложнять себе жизнь!

На мгновение я стиснул зубы. Услышать от нее такое! Потом я сказал:

– Правильно, Пат. Правильно!

И совсем это не было правильно.

Мы постояли еще немного у окна.

– Все твои вещи перевезем сюда, – сказал я. – Чтобы у тебя здесь было все. Даже заведем чайный столик на колесах. Фрида научится обращаться с ним.

– Есть у нас такой столик, милый. Он мой.

– Тем лучше. Тогда я завтра начну тренировать Фриду.

Она прислонила голову к моему плечу. Я почувствовал, что она устала.

– Проводить тебя домой? – спросил я.

– Погоди. Полежу еще минутку.

Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние. На улице все замерло. За стеной время от времени слышался шорох – Хассе бродил по комнате среди остатков своих надежд, своего брака и, вероятно, всей своей жизни.

– Ты бы осталась здесь, – сказал я.

Она привстала:

– Сегодня нет, милый…

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась…