Спрятавшись под раскидистой липой, Женька укрылась папоротниками и немного поспала, снимая с себя накопившуюся усталость. Поначалу, конечно, думала, что ни за что не уснет – нервы! – однако стоило только устроиться поудобнее, ощутить себя хотя бы в относительной – на данный момент – безопасности, как веки закрылись, словно сами собой.

Весь следующий день Женька просто запутывала следы – не особенно торопясь, шла, куда глаза глядели. Вокруг высились могучие дубы и грабы, перемежающиеся рощицами светло-желтой липы, белоствольной красавицы березки, клена, густыми зарослями орешника, бузины и калины. По сырым местам – вдоль ручьев, по оврагам – ветвились верба и краснотал, свешивались к самой воде плакучие ивы. Уже поспела смородина и – отчасти – малина, беглянка не раз и не два уже устраивала себе отдых – как только смородиновые кусточки видала. Объедалась ягодой до оскомины, а потом – как солнышко поднялось высоко-высоко, к самым вершинам – решила устроить обед, благо и ручеек подходящий рядом журчал, струился – собственно, по его берегам Тяка и шла.

Вырубив прихваченным у волхва ножом подходящую палку, девушка ловко настругала лыка – вот когда туристские навыки пригодились! – примотала ножик к древку, получилась острога – а уж рыба-то в прозрачной ручьевой воде кишмя кишела! Толстобокие лещи, юркие серебристые уклейки, радужная, сверкающая золотым отливом форель, налимы, окушки, щуки…

Женька с ходу запромыслила двух щук – для обеда вполне хватало – да, положив улов в крапиву, принялась возиться с костром. Набрала хворостин, разломала, настругала-наколола ножиком щепочек, сложила все аккуратненько, пирамидкою, точнее – индейской национальной избой – вигвамом, внутрь коры березовой – сухой-пресухой – натолкала… все, как учили, как не раз делала. Вот и сейчас сладила все без дураков – вспыхнуло бы с одной спички… Вот только спичек, увы, не было, да и зажигалка пропала вместе с сигаретами и одеждой. Верно, поживились волхвы – накурятся теперь, засранцы, а уж Женька… Хорошо хоть огниво прихватить догадалась: металлическая пластинка, кресало, кремень, трут…

Вот тут-то пришлось несладко – била княжна, била, на матюги изошла вся, раз сто ударила – а на сто первый задымил, вспыхнул трут!

Разожженный костерок горел ровным светлым пламенем и почти без дыма, так что заметить беглянку издалека никак не могли – разве что подошли уже близко. Так давно бы напали тогда, а раз не напали, значит, и не было рядом никакой погони. Да и не могло, наверное, быть, слишком уж хорошо княжна спряталась-укрылась, недаром ведь говорится – у беглеца сто дорог, а у погони – одна. И, судя по всему, на нее волхвы с ведьмой не вышли! Поди, верно, колдуют сейчас, ушлепки драные, божков своих долбаных призывают, на полном серьезе помощи в поимке беглой ждут… Ага, дождутся, как же!

Ишь ты, в жертву собрались принести, козлы древние! А вот половите-ка теперь, по чаще-то, по буреломам да оврагам побегайте. Ай…

Босые ноги жгло огнем, хорошо хоть по пути Женька внимания на свои пятки не обращала… зато теперь…

С удовольствием отобедав запеченными на углях щучками (жаль только, без соли!), девушка еще надрала лыка, пытаясь сплести что-то вроде лаптей… Конечно же, получалось плохо, несуразно, уродливо… макраме какое-то, а не лапти. Впрочем, на ноге держались – Женька еще и обмотала до колена лыком… получилось совсем как древнегреческие сандалии… а рваная рубаха – туника.

– Хоть в Афины теперь. – Оглядев свое отраженье в ручье, княжна невольно улыбнулась и выплюнула застрявшую меж зубами кость. – Экая Артемида! Или… нет – Диана-охотница.

Немного отдохнув, Летякина аккуратно засыпала песочком кострище и остатки обглоданных рыбин, покушала красной смородины, запила чистейшей водой из ручья и пошла себе дальше, все так же – куда глаза глядели. Рановато еще было возвращаться к реке, рановато. Криневера-ведьма не дура – вполне могла устроить засаду, там где-нибудь, на бережку, и ждать.

Криневера не дура, да… но и Женька, чай, не в лесу найдена! Второй взрослый по туризму – это вам не хорек чихнул! Не туризм бы, так давно б сгинула, заплутала, с голоду бы померла или со страху. А так – привычно все, знакомо, десятки раз пройдено!

Остановившись у старого дуба, беглянка зажмурилась… Представилось вдруг – вот откроет она сейчас глаза, а там – там и сям – палатки, у ручья – байдарки на берег вытащены, перевернуты вверх днищами – сохнуть, костерок горит, меж деревьями на тросиках тент от возможного дождя натянут, на весь лес треск стоит – парни на дрова здоровенную сухостоину валят…

Что-то треснуло…

Распахнув глаза, Женька инстинктивно подалась назад, спряталась, схоронилась за кусточками, в папоротниках. Притаилась, лежала, не шевелясь, прислушиваясь. Треск в лесу много чего мог значить! Могли медведица с медвежатами играться – это уж чревато боком, от медведя не убежишь, не скроешься – догонит, лапой по шее – а тело хозяйственно так веточками забросает, чтоб подгнило чуток, завялилось. Гурман медведь-то, мясо с душком любит и человечинку ест с охоткой. Ладно бы медведь – он сейчас сытый, да и трещать так не будет… а вот медведица-то с медвежатами – не дай бог! Да и лось – ничуть не лучше, сохатый зверь дурной, не любит, когда чужие по его лесу шастают – враз взденет на рога или врежет копытом – черепушку снесет запросто!

– Ай!!!

Кто-то вскрикнул. Будто бы на что-то напоролся, упал… Беглянка затаила дыханье – не-ет, не зверье это! Люди!

Вот снова послышался крик:

– Ао-ой… Нежило! Поможи-и-и-и!

Нежила! Волхвы!

Значит, догнали все-таки… Эх…

Росшие на опушке кусты зашевелились, и на берег ручья выбрались трое – длиннорукий Нежила, еще один волхвенок – его Женька тоже раньше видела – и с ними какой-то незнакомый молодой мужик с черной бородой и нехорошим – слишком уж внимательным и въедливым – взглядом. Тот, что посередине – волхвенок, – заметно прихрамывал на правую ногу, собственно, остальные двое его под руки и вели.