Я поднялась на лифте на свой этаж, сунула ключ в замок и услышала звук, похожий на стон. Обернулась. Между этажами, у батареи, во всю длину лестничной площадки лежал бомж. Господи, только не это, Господи, это не мой клиент, взмолилась я и все же осторожно спустилась по ступенькам, прислушалась в темноте: вроде дышит, еле-еле… Господи, пожалуйста, дай мне отдохнуть, заныла я.

На улице был мороз, успокаивала я себя, он прячется здесь от мороза… С утра непременно кто-нибудь выгонит его. А что я сейчас могла сделать? Только покормить. Поднялась в квартиру, сделала бутерброд с вожделенной бужениной, налила в стакан чаю, вернулась к бомжу и все это молча поставила около него. Дома съела такой же бутерброд – законный, чай не допила – опротивел за пост, легла в кровать и провалилась в сон…

С полудня замучили звонки – православные проснулись и – давай друг друга с Рождеством Христовым поздравлять. За окном быстро стемнело… Я снова съела бутерброд с бужениной и легла, думая спокойно почитать хорошую книгу – на законных основаниях, три дня не буду работать, а только отдыхать.

Кто-то позвонил в дверь. Пошла открывать: увидела соседку сверху – она протянула мне давно обещанный отросток экзотического цветка. Поблагодарив, я глянула вниз: бомж лежал в другой позе. Удивительно, что никто его не выгонял…

Через полчаса опять заверещал дверной звонок: парень с девушкой искали Петю. Я назвала номер его квартиры. Бомж был на месте. У меня зародилось смутное подозрение, что все-таки придется им заняться…

Когда в мою дверь позвонила старушка, кормившая наших подвальных кошек, и среди ночи вдруг попросила для них еды, я увидела неподвижного бомжа в третий раз. Сердце замерло в догадке, что все случайные вечерние посетители были неслучайными посланниками Младенца Христа и говорили мне: окажи любовь этому несчастному.

Прислонившись к стене около входной двери, стала я вспоминать, что пережила, когда решилась помогать «кнезю», первому спасенному бомжу. Сколько на него было потрачено времени и моральных сил и нервных клеток, которые, говорят, не восстанавливаются. С тех пор прошло лет пятнадцать, стала я старше и, наверное, мудрее; молодой задор почти весь вышел… Я зареклась участвовать в подобных энергозатратных акциях. Очень, очень не хотелось начинать новый бой…

Но ведь сегодня Младенец Христос родился, что принесла я ему в дар? Свой голодный пост с чаем и бутербродами, за время которого обессилела так, что даже на помощь страждущему сил не осталось? Смешно… В дар Ему можно принести только любовь. Не виртуальную и гипотетическую, а конкретную, практическую. Хотелось уже лечь спать, я сползла по стенке, села на пол. Надо на что-то решаться. Ну почему опять я, в такой радостный христианский праздник? Господи, скольких сделавшихся в Москве бомжами отправила я со многими приключениями домой, скольких накормила, двоих устроила на работу и троих – в монастырь трудниками, нескольких определила в больницу, паспорта выправляла, к совести взывала, от милиции спасала, на исповедь и причастие приводила и за всех просила молиться… Может, достаточно? Могу я отдохнуть? Потому, что ты многим помогла и многих возлюбила, привел к тебе и этого… Так ясно отпечатлелся в душе ответ, что я даже воскликнула:

– Да? Ой…

Вздохнув, поднялась с пола и открыла дверь на лестничную клетку в тайной надежде, что бомжа нет, испарился… Но он лежал все в той же позе.

Спустившись вниз, я наклонилась над ним: на его лицо была натянута вязаная шапка, кистями рук он вцепился в горячую батарею. Вчерашний бутерброд лежал нетронутый. Чай выпил.

– Эй, ты живой? Живой, а?

Он пошевелился и пробормотал:

– Не гоните.

– Да не гоню… Почему не поел?

– Поем… Чаю…

Принесла чай. Он не пошевелился. Вызвать «скорую»? Но его завтра же выгонят на мороз. Я не понимала, почему мне было его так жалко, до слез. Господи, ну что с ним делать?

– Идите… попросил он. – Потом выпью.

Вот и хорошо: сам сказал. Я поднялась к себе, легла… Но сна, конечно, не было уже и в помине. Самое время читать Евангелие. И в Рождество – не про Христово Рождество пронзило душу, а про Страшный Суд:

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» [21] .

Господи, не хочу в огонь вечный…

Я глянула на часы: час ночи. Самое удобное время: все спят.

Спустившись к бомжу, я спросила:

– Тебя как зовут?

– Ми…ш…ша… – чуть слышно произнес он.

– Что ж ты чай не выпил?

– Не могу… – ответил он. – Болит…

– Ладно, поднимайся, пойдем ко мне, – решилась я вдруг сказать.

– Нет…

– Что нет? Если тебя сегодня ради Рождества не выгнали, завтра взашей как миленького. Поднимайся! Поднимайся, говорю тебе, пока не передумала.

Бомж пошевелился, попытался встать, прислонился к батарее, с трудом поднялся и сказал:

– Нет… Не пойду.

Парень был высокого роста, худой, в грязной вонючей одежде, с каким-то отсутствующим, жалким взглядом.

– Да не бойся, я одна в квартире… Давай, давай. Не хватало, чтобы нас увидели, мне тогда тут не жить, – уговаривала я скорее себя, чем его.

Он ухватился за перила и, подтягиваясь на руках, с трудом одолел один лестничный пролет. Наконец через тамбур вошел в мою дверь. Мотя зашипел на него.