О многом подумала-передумала Таня за дни своего вынужденного безделья. Прежде всего — о людях, о том, какие они разные. О тех, бородатых, по вине которых она оказалась на больничной койке; потом, по какой-то непонятной и понятной ассоциации, о Захаре Черникове, поломавшем молодость подружки — на этом темная, злая часть рода человеческого, в ее представлении, и заканчивалась. Подумала о своем верном друге-товарище Коле Петляйкине, который и сам примчался, на глаза не показавшись, и мать с сестрой привез; о матери, не бывавшей в Атямаре с тех пор, как проводила в армию отца, навсегда проводила; о своей не больно уж везучей сестренке, с которой она, Таня, нередко суховато держится; наконец, о тех людях, которые подобрали ее в лесу и, не назвавшись, доставили в больницу. И о работниках больницы, уже утром позвонивших в Сеняж, чтобы о ней не тревожились. Обидно только, что ни в том, малом, ни в этом, большом долгом ряду, который можно продолжать да продолжать, не находилось места для Феди, который необъяснимо почему не объявлялся. А ведь у них вот-вот свадьба!

…Весть о том, что Татьяну Ландышеву, комсомольского секретаря, подобрали без сознания в лесу и положили в атямарскую больницу, всполошила все село, хотя Вера Петровна Радичева — это с ней говорил по телефону главный врач, — чуть не каждому встречному-поперечному объясняла, что ничего плохого с девушкой не случилось.

По-разному отнеслись к происшествию Коля Петляйкин и Федор Килейкин, по-разному же и переживали его.

Петляйкин не находил себе места, чуть не проклинал себя за то, что в тот вечер не задержался в пионерском лагере и не отвез Таню домой. Знал бы, на руках ее отнес бы и в кабину усадил! Получалось ведь так, словно сам он ее на беду и отвез! Без вины виноватый, он не рискнул навестить Таню в тот день, когда возил к ней мать и сестру. Зато теперь каждый вечер заходил к Ландышевым, как мог успокаивал, вызывался, если это нужно, передать что-либо Тане в Атямаре, доставляя оборудование и материалы для строительного комплекса, он бывал там ежедневно.

Никто не знал, что каждый раз, отправляясь в Атямар, Петляйкин останавливался в ближнем лесу, набирал букет цветов. И прежде чем ехать на станцию или в сельхозснаб, подъезжал к больнице. Сестры уже привыкли, что парень попросит передать цветы Татьяне Ландышевой и поспешно уйдет.

Конечно, Таня поначалу думала, что цветы от Феди. И недоумевала, почему он не пытается повидаться либо записку хотя бы оставить? Не выдержав, расспросила сестер, кто цветы приносит, — по их описанию выходило, что не Федя, больше похож на Колю Петляйкина: простой такой, говорили сестры, стеснительный, курносый. И убедилась, что так и есть: заметила однажды в окне, как к больнице быстро прошел Петляйкин в своем синем комбинезоне и через несколько минут ей опять вручили букет ромашек и незабудок. «Ах, Коля, Коля, дурачок славный, чего ж прятаться?» Тане было и приятно, что верный товарищ не забывает ее, и горько, что цветы ей дарит не Федя…

За день до того как выписаться, Таня укараулила Петляйкина: приходил он примерно в одно и то же время, она теперь терпеливо, посмеиваясь про себя, ждала его в подъезде.

Парень вошел смело, привычно и, увидев поднявшуюся навстречу Таню, похудевшую, в вельветовом больничном халате, остановился, заморгал густыми белесыми ресницами.

— Вот, по дороге нарвал. — Забыв даже поздороваться, он протянул букет. — Как ты, Тань?

Таня ласково, благодарно погладила его руку.

— Спасибо, Коленька, спасибо тебе! Цветы твои стоят почти в каждой палате. На всех хватает! А почему ни разу сам не зашел?

Коля попытался слукавить — не получилось.

— Откуда ты взяла, что все цветы мои? Мои только эти.

— Знаю — все ты привозил! — Таня засмеялась. — Один раз сама тебя видела в окне. Думала, зайдешь — не дождалась.

— Да знаешь, так как-то…

— Не посмел? Застеснялся? — допытывалась Таня и пошутила: — Посмелее надо быть, Коленька!

— Где нужно, там я не такой. А здесь… — Коля наконец подыскал более-менее правдоподобное объяснение: — Скажут, кроме цветов ничего уж и привезти не смог…

— А мне, Коленька, кроме цветов ничего и не надо. Вроде сама в лес, в поле выхожу! Самый дорогой подарок! — Тане очень хотелось сделать парню что-нибудь приятное, благо и выдумывать не приходилось: — Знаешь, Коленька, как тебя в нашей палате хвалят? Еще и не знают тебя, а хвалят. За цветы, конечно. А если бы увидели тебя, еще больше бы понравился. Спрашивают меня: кем доводится мне человек, который цветы приносит? А я и сама сначала не знала кто. А потом объяснила: мой хороший друг. Самый лучший друг!

— А он хоть разок приезжал? — от смущения хмурясь и от смущения же грубовато спросил Петляйкин о Федоре.

— Как тебе сказать? — Таня пожала плечами. — Говорили, какой-то пьяный парень приходил, спрашивал меня. Думаю, это и был он. Хорошо хоть не пустили! — по лицу Тани прошла тень, потемнели глаза. — Представляю, какие там пересуды идут! Пускай что хотят думают. Ничего со мной не случилось, страху, правда, натерпелась. Так что не верь, Коленька.

— А я, Таня, никаких разговоров и не слушаю. Кроме своего сердца. Что ж касается его…

— Давай не будем, — быстро попросила Таня. — Знаешь, меня завтра выписывают.

— Приеду за тобой! — обрадовался Коля. — Машина у меня сейчас хотя и грузовая, но новая. В кабине хорошо будет ехать.

— Вай, Коленька, не надо! Доберусь.

— Не хочу и слушать про то! — запротестовал Коля. — Ты только подожди меня, если немного задержусь. Ладно?

Тепло, спокойно и грустно было на душе у Тани после этой встречи.

Да, по-другому пережил эти дни Федор Килейкин.

Он пришел с бахчей пообедать и едва перешагнул порог, мать спросила: