— Запомнили теперь, где вам найти Пахкла? — спросила Лийви. — Пройдите сразу наверх, потом повернете направо, в большой зал.

— Я обязательно найду. Вот только...

— Что еще?

— Вы взяли на себя мою вину, я слышала.

— Ах, не болтайте глупости. Бегите-ка побыстрее.

После того как девушка с заплаканными глазами сбежала с лестницы, Лийви присела рядом с сестрой и, облегченно вздохнув, спросила:

— Ну, какое горе привело тебя сюда? Выкладывай, только побыстрее.

Пришлось отказаться от сложного, заранее продуманного вступления:

— Я хочу попросить у тебя совета.

— Проси.

— Но если ты начнешь смеяться, я ничего не скажу.

Ну разве можно было оставаться серьезной, когда... Итак, значит, парень. Уже! И, видимо, всерьез влюблена. Господи, как летит время! Давно ли эта убитая сейчас горем девушка была ребенком и Лийви водила ее во двор играть в песочек.

Ей хотелось сказать: «Хватит болтать. Кончай сперва школу». Но что-то не позволило сказать этого. Возможно, она не сказала так еще и потому, что сама семь лет назад предпочла последнему классу коммерческого училища белое подвенечное платье и пышную свадьбу. Правда, ей было тогда уже восемнадцать, но знакомство и флирт с Мартином начались ведь раньше.

Но чего хочет Урве?

Иное дело, если бы разговор шел о замужестве. Тогда бы она посоветовала сразу же взять власть в свои руки и дать ясно понять свекрови и свекру, что никаких уступок со стороны невестки не будет. Лийви охотно дала бы сейчас сестре подобный совет, потому что такого рода дела вот уже седьмой год были ее кровными делами.

Но что сказать Урве, которая в общем-то ничего еще не знает о своем солдате?

— Значит, он не написал? — спросила Лийви.

— Ни строчки, — ответила Урве и посмотрела на сестру большими укоризненными глазами.

— Молчание еще ни о чем не говорит. А вы не поссорились?

Урве чуть было не крикнула — нет, но прикусила губу. Ведь, собственно, со ссоры все и пошло. Теперь она рассказывала о своем горе так, как больной — врачу, не пропуская не единой подробности своей болезни. Лийви слушала, серьезно кивала головой, а у самой слегка дрожали уголки рта.

— Хотелось бы познакомиться с этим твоим Рейном.

Лийви вдруг вспомнился далекий летний вечер, когда ее Мартин пришел на свидание, держа в руке два билета на футбольный матч. Каких усилий стоило Лийви пойти в тот раз на стадион! Ведь свои отношения с Мартином она хранила от всех в тайне. Понимая, что и Урве переживает сейчас такое же время, она быстро добавила:

— Ты сказала, что он откуда-то с шахты. Ну, демобилизуется, как же тогда? Увезет тебя отсюда, а?

— Глупости! Никуда я не поеду. Что мне там делать? И в конце концов...

Лийви позвали. Вставая, она сказала:

— Напиши ему.

— Снова я... первая?

— Ну и что? Впрочем, поступай как знаешь. А мне пора.

Урве вышла из темного коридора на яркий солнечный свет. Вслед ей из открытых окон четырехэтажного здания фабрики неслось веселое жужжание станков. Они словно смеялись над ничтожностью человеческих бед. Девчонка не имела ни малейшего понятия о годовом плане. И что двенадцать тысяч кип хлопка — это целая гора, она тоже не представляла. Она пришла в бухгалтерию к своей сестре. А бухгалтерия в эти дни заканчивала баланс. И времени серьезно подумать о скорбящих сердцах ни у кого не было.

К мужской шевелюре законодатели моды никогда всерьез не относились. Очевидно, большой процент лысых заставлял тактично обходить этот вопрос. Однако это вовсе не означает, что вопрос о мужской шевелюре исключен по каким-либо разумным соображениям из круга эстетических вопросов. Современный вкус опирается на традиционную точку зрения, согласно которой в красивой прическе нуждаются представители обоего пола. Холодный антропологический анализ вопроса ничего, по существу, нам не разъяснит. Антропологические исследования, уходящие в глубь веков, приводят нас к логическому на первый взгляд выводу: поскольку род человеческий берет начало от обезьяны, то чем меньше волос, тем больше человеческого, и вывод этот звучит как жалкое упрощенчество, раздутый оптимизм, провозглашение нищеты добродетелью.

Исследовать этот вопрос помотает изучение войсковых уставов. В странах, где уставом предусмотрено наголо обривать головы солдат, это объясняется требованием гигиены. Любой солдат знает, что в трудных условиях фронта гораздо легче избежать нежелательной фауны, если отсутствует соответствующая флора. Понимая это, тем не менее далеко не все горят желанием послушно подставить головы под машинку. Причина понятна. Стрижка приводит к уравниловке, к потере индивидуальности. Следовательно: одним из очевидных признаков индивидуальности человек считает волосы, и он не хочет лишаться их ни в силу естественного процесса, ни с помощью технических средств.

«Индивидуальность» Рейна Лейзика отличалась пушистостью и чуть золотистым тоном. И хотя он был подстрижен коротко, так что зоркий глаз начальства не мог обнаружить под пилоткой «нарушения устава», завитки на макушке все же оставались, и они придавали продолговатому лицу Рейна мягкое и веселое выражение. С такой «шевелюрой» можно было пойти на танцы или, заткнув пилотку за ремень, пружинящей походкой прогуливаться с девушкой.

Первый раз ему обрили голову в морозный зимний день, когда формировалась дивизия.