— Это не забава! Они могут расправиться с нами! И тут, как наглядное подтверждение его слов, Кан, младший сын кар-карта, неожиданно дернулся в седле. Шлем свалился с его головы, по лицу струилась кровь. Тамука онемел, увидев, что перепуганная лошадь Кана бросилась навстречу толпе. Как голодные волки, наступавшие накинулись на младшего брата Вуки, вырывая у него волосы, тыча заостренными палками, колотя камнями. Кан вопил от ужаса и боли. Его стащили с лошади. Прислонившись к ней спиной, он пытался вытащить свой меч.

— Кан! — отчаянно закричал Вука.

Тамука, преградив ему путь, схватил его лошадь под уздцы:

— Прочь отсюда! Спасайся, мой господин!

Один из римлян вспрыгнул на спину лошади и, подняв большой камень, с диким криком обрушил его на голову Кана, забрызгав все вокруг кровью.

Кан исчез из виду. Его окружили; в воздухе замелькали окровавленные дубинки и камни.

— Летим, мой господин! — Тамука с силой вонзил шпоры в бока коня, и тот понесся вскачь, а за ним и лошадь Вуки. В этот момент Тамука не думал ни о Карфагене, ни о Риме. Единственная мысль была — вырваться из этой толпы. В душе он уносил с собой страшное воспоминание о гибели Кана.

— Шевелитесь, черт побери, шевелитесь! — кричал Эндрю. Город, к которому они так стремились, лежал перед ними. Центр его был объят пламенем, дым поднимался кверху, смешиваясь с низко нависшими облаками. В миле впереди них отступала цепь карфагенских стрелков. Обернувшись, он посмотрел на равнину, лежавшую позади. Его армия растянулась на несколько миль вдоль Аппиевой дороги, и в настоящий момент он мог ввести в бой максимум четыре или пять тысяч. Но что-то подсказывало ему, что медлить нельзя.

Он достал полевой бинокль и осмотрел все пространство около моря. Вдали он различил в туманной дымке почерневшие от копоти руины Остии. По дороге из Рима к ней двигалась колонна, напоминавшая цепочку муравьев, а вдоль Тибра перемещались какие-то белые точки — карфагенский флот, понял он. В море, у самого горизонта, виднелся какой-то темный приземистый предмет, окруженный дюжиной других, похожих на водяных жуков.

— Так он действительно сделал это, — прошептал Эндрю.

В этот момент в том месте, где должен был находиться дворец первого консула, появилась вспышка, вверх поднялся столб дыма. Спустя несколько секунд по равнине прокатился отдаленный грохот.

Не зная, на что решиться, он посмотрел в сторону гавани. Они успели бы перехватить часть судов. Но в конце концов дворец полностью завладел его вниманием.

— Еще немного, друзья, совсем немного осталось! — крикнул Эндрю, указывая саблей в сторону города. Солдаты начали спускаться по широкому склону холма. — Быстрее шаг! Быстрее! — подгонял он их.

Однако с каждым шагом их ряды таяли. Люди падали в высокую мокрую траву. Некоторые тут же поднимались и спотыкаясь брели дальше; другие, не в силах подняться, плакали от досады, что не могут продолжить путь, когда цель так близка.

«Если они нападут на нас сейчас, то нам придется несладко», — подумал он.

Но людей толкало вперед мрачное, отчаянное упорство. Теперь каждая минуту могла решить все.

Послышалась мушкетная стрельба. Меркурий под ним задрожал. В Эндрю проснулось сочувствие к старому товарищу. Он соскочил с коня.

— Кто-нибудь, снимите с него седло! — крикнул он и поспешил вместе со всеми вперед. О каком-либо построении уже никто не думал, полки смешались в одну беспорядочную массу. Единственное, что было важно, — завершить этот изматывающий марш-бросок, длившийся уже тридцать шесть часов подряд. Из поклажи у солдат остались только мушкеты, боеприпасы и фляжки с водой, все остальное было выброшено в течение этой долгой, насквозь пропитанной дождем ночи.

Они дошли до линии укреплений, оставленных карфагенянами. Эндрю забрался на бастион, чтобы взглянуть, что делается в городе. Дворец был в руинах, его лизали языки пламени.

«Скорее всего именно там он устроил опорный пункт, — подумал Эндрю. — Черт бы побрал этого мальчишку, ему непременно надо было продержаться до самого конца». Горстка воинов 35-го полка прошла мимо него с полковым знаменем и американским флагом. Эндрю спрыгнул с укрепления и присоединился к ним. Шляпу он уже давно потерял, мокрые волосы прилипли ко лбу. Но саблю он держал высоко.

Задыхаясь, он спешил вперед, боясь, что в любую минуту на городской стене появятся карфагеняне с мушкетами.

— К пролому!

Люди торопились из последних сил, некоторые даже побежали, чтобы оказаться в городе первыми. Конечно, это было глупо, но Эндрю тоже охватил азарт, он чувствовал, что семь дней непрерывного страха позади и цель перед ними.

И вот первый суздальский солдат уже забрался на бастион, высоко подняв свой мушкет в знак победы. Рядом с ним его товарищ размахивал флагом. Нестройное «ура» прокатилось по рядам наступавших.