– Дайте гонг, и начинаем. – Полуголый великан захохотал. – Вэнс на нашей улице.

Флора подошла к нему, взяла пальцами его запястье, подержала секунды три и кивнула.

– Полоумный сукин сын. – Больше всего в ее голосе было, пожалуй, материнской гордости. – Ты уже сейчас годишься для драки. И очень кстати – будет тебе драка.

Рыжий засмеялся – засмеялся торжествующе, хвастаясь своей крепостью, – и тут его глаза обратились ко мне. Смех из них исчез, и они недоуменно сощурились.

– А-а, ты? – сказал он. – Ты мне снился, не помню только где. Где же... Погоди. Сейчас вспомню. А-а, вот... Черт! Снилось, что это ты в меня стрелял!

Флора улыбнулась мне – в первый раз я увидел у нее улыбку – и быстро сказала:

– Окунь, возьми его!

Извернувшись, я наискось выскочил из кресла. Кулак Окуня ударил меня в висок. Ловя ногами пол, я отлетел в другой конец комнаты и вспомнил синяк на виске мертвого Мацы.

Стена остановила меня, и тут же навалился Окунь.

Я ударил его кулаком в плоский нос. Брызнула кровь, но его волосатые лапы меня не выпустили. Я прижал подбородок к груди и ударил его головой в лицо. На меня пахнуло духами Большой Флоры. По мне скользнуло ее шелковое кимоно. Обеими руками схватив меня за волосы, она отогнула мне голову – открыла мою шею для Окуня. Он сжал ее лапами. Я затих. Он душил не сильнее, чем было нужно, но этого хватало.

Флора обыскала меня – револьвер, дубинка.

– Револьвер 9,65, – объявила она. – Рыжий, я вынула из тебя револьверную пулю 9,65. – Ее слова доносились до меня сквозь рев в ушах.

В кухне тараторил голос старичка. Я не мог разобрать, что он говорит. Руки Окуня отпустили меня. Я сам себя схватил за горло. Невыносимо было, когда его не сдавливали. Чернота медленно уплывала из моих глаз, оставив много пурпурных облачков, плававших и плававших по кругу. Наконец я сумел сесть на полу. И только тогда понял, что лежал на нем.

Пурпурные облачка съеживались, и я уже видел между ними, что нас в комнате трое. В углу свесилась в кресле Нэнси Риган. В другом кресле, у двери, с черным пистолетом в руке сидел испуганный старичок. В глазах у него был отчаянный страх. Наведенный на меня пистолет трясся вместе с рукой. Я хотел сказать, чтобы он либо перестал трястись, либо отвел пистолет, но еще не мог выдавить ни слова.

Наверху прогремели выстрелы, их грохот наполнил тесный дом.

Старичок вздрогнул.

– Выпустите меня, – вдруг прошептал он, – и я вам все отдам. Отдам! Все... если выпустите меня из этого дома!

Слабый лучик света там, где не было и проблеска, вернул мне голосовые способности.

– Ближе к делу, – выдавил я.

– Я отдам вам всех этих, наверху... эту дьяволицу. Я отдам вам деньги, я отдам вам все – если выпустите. Я старый. Я больной. Я не могу жить в тюрьме. Что у меня общего с грабежами? Ничего. Разве я виноват, что дьяволица?.. Вы же сами видели. Я раб... а мне жить осталось всего ничего. Надругательства, брань, побои... и этого мало. Теперь я попаду в тюрьму, потому что эта дьяволица – настоящая дьяволица. Я старик, я не могу жить в тюрьме... Выпустите меня. Сделайте доброе дело. Я отдам вам дьяволицу... и этих дьяволов... награбленные деньги. Обещаю вам! – И это говорил насмерть перепуганный старичок, ерзавший и корчившийся в кресле.

– Как я тебя выпущу? – Я поднялся, не сводя глаз с его дула. Добраться бы до него, пока разговариваем.

– Как «как»? Вы друг полицейских, я знаю. Полицейские уже здесь – ждут рассвета, чтобы войти в дом. Я своими старыми глазами видел, как забрали Бритву Вэнса. Вы можете провести меня мимо ваших друзей, полицейских. Сделайте, как я прошу, а я отдам вам этих дьяволов и их деньги.

– Предложение хорошее, – ответил и, беспечно шагнув к нему. – Но могу я выйти отсюда, когда захочу?

– Нет! Нет! – сказал он, не обратив внимания на то, что я сделал к нему еще шаг. – Сперва я отдам вам трех дьяволов. Я отдам вам их живыми, но бессильными. И их, деньги. Обещаю -и тогда вы выпустите меня... и эту девушку. – Он вдруг кивнул на Нэнси, чье белое лицо, все еще хорошенькое, почти целиком превратилось в огромные глаза. – Она тоже неповинна в преступлениях этих дьяволов. Она должна уйти со мной.

Интересно, подумал я, что этот старый заяц о себе возомнил?

Я нахмурился с преувеличенной задумчивостью, а тем временем сделал еще один шаг.

– Не сомневайтесь, – убежденно прошептал он. – Когда дьяволица вернется в эту комнату, вы умрете – она вас обязательно убьет.

Еще три шага – и я доберусь до него и до его пистолета. В коридоре раздались шаги. Поздно прыгать.

– Да? – в отчаянии прошептал он.

За какую-то долю секунды до того, как вошла Большая Флора, я кивнул.

Она переоделась перед боем в синие брюки – возможно, Окуня, – расшитые бисером мокасины, шелковую кофточку. Курчавые соломенные волосы, чтобы не мешались, она стянула лентой. В руке у нее был револьвер, и еще по одному – в карманах брюк.