Ричардс стоял, широко расставив ноги, и оглядывал опустевший, полный раздавленного мусора двор. Потом разглядел Эггертона и Дорис и нерешительно двинулся к ним:

– Дорис, – с трудом выдавил он, – что происходит? Что такого я сделал?

И вдруг выражение его лица поменялось. Изумление с него изгладилось, и сменилось животным, голым страхом – он все-таки понял, кто он. И почему разбежались гости. А потом лицо Ричардса стало хитрым-хитрым, а в глазах сверкнула безуминка. Он неуклюже развернулся и потрусил через двор к кораблю.

Эггертон убил его с первого выстрела – пуля вошла в основание черепа. Дорис пронзительно завизжала, а он хладнокровно принялся гасить выстрелами прожектора – один за другим. Двор, распростертое тело Ричардса, поблескивающий металлом катер – все растворилось в ледяном мраке. Он обхватил девушку, потянул вниз и ткнул лицом во влажный, холодный плющ, обвивавший стену садика.

Она сумела взять себя в руки. Не сразу, но сумела. Дрожа, прижалась лицом к смятой траве и плющу и обхватила себя руками. Дорис раскачивалась – взад-вперед, взад-вперед, бесцельно, словно убаюкивая себя. Долго-долго, пока и на это не осталось сил.

Эггертон помог ей подняться.

– Надо же, сколько лет прошло, а никто и не подозревал. Он просто хотел сделать всем… сюрприз.

– С вами все будет в порядке, – сказала Дорис – так тихо и таким слабым голосом, что он едва слышал ее. – Агентство прекратит преследование. Вы же его остановили.

Ее еще мотало из стороны в сторону. Дорис дрожащими руками принялась нащупывать в темноте сумочку и сигареты. Все разлетелось в стороны.

– А ведь он мог сбежать. И это… растение. Что нам с ним делать? – Она наконец-то нашарила сигареты и, трясясь с головы до ног, прикурила. – Что с ним делать-то?

Их глаза уже привыкли к наползающему ночному мраку. В слабом свете звезд растение едва проглядывало – размытый силуэт в темноте.

– Оно погибнет само собой, – сказал Эггертон. – Это же его галлюцинация. А теперь он мертв.

Напуганные и притихшие, гости принялись стекаться обратно во двор. Харви Соррел нетвердой пьяной походкой вылез из тени и виновато поплелся к жене. Где-то вдалеке завывала сирена. Кто-то уже вызвал робополицию.

– Хочешь составить нам компанию? – дрожащим голосом спросила Дорис Эггертона.

И показала на мужа.

– Мы вместе заедем в Агентство и все уладим. Все поправимо, все будет хорошо. Ну, конечно, пару лет на нас придется поработать – ну и все.

Эггертон отступил от нее:

– Нет, спасибо, – сказал он. – У меня есть еще дела. Может, позже заеду.

– Но…

– Думаю, я уже получил то, что хотел. – И Эггертон нащупал дверь, открыл ее и вернулся в покинутую квартиру Ричардса. – Вот ответ, который мы так долго искали.

Он немедленно набрал номер Таунсенда. Через тридцать секунд в квартире сослуживца уже звонил аппарат. Сонная Лаура растолкала супруга. Эггертон начал говорить, едва увидев лицо Таунсенда на экране.

– У нас есть объективный критерий, – сказал он. – И Агентство нам более не нужно. Мы можем выбить почву у них из-под ног – потому что за нами более нет необходимости присматривать.

– Что? – злобно рявкнул Таунсенд – он еще не совсем проснулся. – Ты о чем вообще?

Эггертон, сдерживаясь изо всех сил, повторил сказанное ранее.

– Тогда кто, черт побери, будет за нами присматривать? – взревел Таунсенд. – Что за чушь ты несешь?

– Мы будем присматривать друг за другом, – терпеливо принялся за разъяснения Эггертон. – Все, без исключения. Мы сами станем друг для друга критерием объективности. Ричардс, к примеру, не мог посмотреть на себя объективно – а я вот смог увидеть, что с ним что-то не так. Хотя я – заметь! – вовсе не из Невосприимчивых. Нам не нужна еще одна общественная надстройка, мы прекрасно справимся с этой задачей сами.

Таунсенд недовольно сморщился, но задумался. Потом зевнул, запахнул пижаму и сонно посмотрел на часы.

– Господи, поздно-то как. Не знаю. Может, ты и прав. А может, и нет. Расскажи мне об этом Ричардсе. Какие у него были паракинетические способности?

Эггертон рассказал.

– Вот видишь? Все эти годы он спокойно работал – и не знал, кто он такой. А мы сразу поняли. – Эггертон радостно возвысил голос: – Мы вернем себе этот мир! Мы станем хозяевами – снова! Всеобщее признание, comsensus gentium – вот он, наш объективный критерий! Как мы сразу не догадались? По отдельности каждый из нас может ошибаться, но если держаться вместе – ошибки исключены! Просто нужно сделать так, чтобы рано или поздно каждый член общества проходил проверку. Мы должны как-то ускорить процесс, проверять больше людей – и проверять их чаще. Нужно так все организовать, чтобы рано или поздно каждого бы освидетельствовали.

– Я понял, – кивнул Таунсенд.

– Конечно, мы продолжим использовать ручных телепатов – ну, чтобы отслеживать мысли и всякие движения подсознания. Но телепаты больше не будут экспертами – мы займемся этим сами.

Таунсенд покивал со скучным лицом:

– Хорошая идея, Джон.

– Я это понял, как только увидел растение, которое вырастил Ричардс. Я мгновенно понял, что что-то не так – мгновенно и на сто процентов. Так откуда здесь взяться ошибке? Основанный на галлюцинаторном бреде континуум попросту выпирает из реального мира. – Эггертон треснул кулаком по столу, и книга, принадлежавшая Джею Ричардсу, соскользнула и бесшумно приземлилась на толстое ковровое покрытие. – Ты понимаешь, да? Мир паракинетиков и наш мир абсолютно несовместимы! Просто нужно, чтобы продукты деятельности паракинетиков попадались на глаза – и тогда мы сможем сравнить их с нашей собственной реальностью.