Сперва мыслилось все Брауншвейгское семейство выслать за границу на их родину. Но Елизавету Петровну убедили, что выросший император Иван Антонович на законных основаниях может предъявить свои права на российский престол, И даже если он не захочет, найдутся доброхоты, которые заставят его это сделать. И тогда жди смуты. Мало их было на Руси?

Сначала семейство задержали в Риге, где они пробыли чуть ли не год, затем их перевезли в крепость Динамюнде. А в январе 1744 году по указу Елизаветы повезли в Ранненбург, да едва не завезли в Оренбург, но уже летом было предписано барону Корфу препроводить царственных узников в Соловецкий монастырь, причем четырехлетний император должен был быть отделен от семейства.

Но Корф довез узников только до Холмогор, и убедил правительство, что везти их в Соловки опасно и содержать там в секрете не удастся.

В Холмогорах и пробыл Иван в одиночестве двенадцать лет. После этого был вывезен тайно в Шлиссельбург, где содержался под именем «известного арестанта», и даже комендант не знал, кто он есть на самом деле.

Чтобы навсегда лишить наследников царя Ивана Алексеевича претензий на русский престол, Елизавета и востребовала из Голштинии внука Петра, которого и провозгласила своим преемником, несмотря на недовольство его умом и способностями: «Ничего, Катя поможет дураку». Главное, престол останется за наследниками Петра Великого.

Через неделю после восшествия на престол Петр III призвал к себе Шувалова и, оставив в кабинете при себе лишь генерал-адъютанта Унгерна, сказал графу:

— Иван Иванович, кто в Шлиссельбурге охраняет известную вам особу?

— Гвардии капитан Овцын, ваше величество.

— Пора бы сменить Овцына.

— Как прикажете, ваше величество.

— Я приказываю ехать туда капитану гвардии Чурмантееву, пусть примет эту особу под свело опеку.

Даже среди посвященных в тайну Шлиссельбургского узника, каковыми являлись император и граф Шувалов, не было принято называть несчастного по имени: «знатная особа», и все понятно.

— Дайте Чурмантееву, Иван Иванович, подробную инструкцию, как надо содержать особу, охранять и беречь. А перед отъездом пусть зайдет ко мне.

Через день император принял Чурмантеева в своем кабинете и опять же в присутствии Унгерна.

— Капитан, вам доверяется охрана некого знатного узника в Шлиссельбурге. Вы получили инструктаж генерал-фельдмаршала Шувалова?

— Да, ваше величество.

— В чем заключаются ваши обязанности?

— Охранять как зеницу ока, никому не позволять входить к нему, никому не выдавать без вашего личного указа, ваше величество. Поступать с ним пристойно, но ежели арестант станет чинить непорядки, противиться, то сажать его на цепь, пока не усмирится. А если и это не подействует, то бить по нашему усмотрению палкой и плетью, пока не успокоится.

— Правильно, капитан. Теперь вот вам мой приказ: если кто отважится арестанта у вас отнять, противьтесь сколько можете, но живого не отдавайте.

— Слушаю, ваше величество.

— Кого бы из надежных вы могли взять себе в помощники, Чурмантеев, поскольку одному вам это будет не под силу?

— Офицера Власьева, ваше величество.

— Хорошо, берите его, но помните, если он допустит ошибку, отвечать головой будете вы.

— Я понял, ваше величество.

— Я намерен вскоре увидеться с этим арестантом. Вот мой адъютант генерал Унгерн прибудет к вам за ним с моим именным указом. — Петр кивнул на Унгерна. — Запомните его. Только ему вы можете доверить узника и сопровождать его до Петербурга. Всякого другого, явившегося с подложным указом, тут же берите за караул и немедленно пишите о случившемся фельдмаршалу Шувалову. Вам все понятно?

— Так точно, ваше величество.

— Ступайте, капитан.

Когда Чурмантеев вышел, молчавший дотоле Унгерн сказал вдруг:

— И даже не спросил, что это за узник?

— Если б он спросил, Унгерн, я б его немедленно отстранил и отправил на гауптвахту. Кстати, и вам не советую интересоваться этой особой.

Когда Петр сказал Шувалову, что хотел бы повидать знатного арестанта, граф удивился:

— Зачем это вам, ваше величество?

— Я хочу видать его. Может, мы напрасно держим его взаперти.

— Решать вам, государь. Но я бы не советовал освобождать его.

— Почему?

— Это чревато смутой, ваше величество.

— Но его за двадцать лет все забыли.

— Вряд ли. Ваши неприятели наверняка помнят о нем.

— Хорошо. Я увижусь с ним и решу. В конце концов, его дед Иван почти не правил державой по причине болезни и слепоты. А мой дед Петр Алексеевич более тридцати лет держал скипетр, а сколько прирастил провинций? Разница? Так что нечего мне его бояться.

Едва Нева очистилась от льда, Петр продиктовал Волкову секретный указ коменданту Шлиссельбурга майору Бередникову, чтоб к «известному арестанту» был допущен барон Унгерн, и если он прикажет Чурмантееву вместе с арестантом выехать, то комендант «сего действия не должен воспрещать, а, напротив, всячески способствовать сохранению втайне означенной операции».

Перевозка происходила в великой тайне со всеми предосторожностями. Погрузка арестанта производилась на двухмачтовую шняву ночью. Перед тем как привести его на борт судна, команде приказано было спуститься вниз и без особого разрешения не появляться на палубе.

Лишь после того, как арестанта привели и заперли в каюте капитана, выставив у двери караульного с ружьем, была дана команда:

— Все наверх! С якоря сниматься!

И приход шнявы в Петербург был рассчитан на ночное время. И уже утром Унгерн явился к императору с докладом: