Вместе с тем кипрский кризис имел и реальное, описанное выше, значение для всего финансового будущего Европы (а значит, и мира).

И поэтому из-под прикрытия обычной европейской бюрократии, занимающейся традиционной дипломатической суетой и демонстрацией озабоченности по поводу давно ушедших поездов, выглянул реальный костяк настоящей европейской власти — в виде той же «евротройки».

Так бывает лишь в критических ситуациях: по-настоящему действующая и оттого гибкая власть неуклюже вылезает на поверхность из-под тщательно выстроенных декораций в виде неформальных и не оформленных юридически инструментов. И эти инструменты, как сталинские «тройки» и «особые совещания», решают по своему усмотрению и без особой оглядки на формальные законы судьбы — правда, уже не отдельных людей, а целых стран и народов.

Мир погружается в глобальный кризис — и, соответственно, возвращается к кризисному, не формализованному и лишь наспех институционализированному при помощи разного рода интуитивно формируемых структур управлению. Эти структуры даже для решения однотипных проблем могут собираться всякий раз заново, в новом составе и, соответственно, принимать самые разные решения.

Качество нынешней российской власти не оставляет сомнений в том, что подобные решения, — после тренировки «на кошечках», — будут приниматься и в отношении России.

И на добросовестность, законность и прочие европейские ценности нам стоит рассчитывать еще в меньшей степени, чем киприотам: просто потому, что мы для Евросоюза чужие не только реально, но и с формальной точки зрения.

Исключительно понятно это продемонстрировала своим окриком в адрес кипрских властей Меркель.

Стоило им, зайдя в тупик с выдвигающими заведомо неприемлемые условия европейцами, задуматься о возможности получения помощи от России, — им было публично указано на недопустимость подобных попыток.

И простые бизнесмены могли сколько угодно вывешивать на кипрских автотрассах рекламные щиты с надписью по-русски «Не предайте нас, братья!»: решения в Европе принимаются по-иному, работающая традиционная демократия осталась в Древней Греции.

Позиция Германии понятна и исходит из еще догитлеровской концепции «реальной политики» и «раздела сфер влияния». Грубо говоря, «кто платит ужин, тот танцует девушку»: платящая за евроинтеграцию (и тем самым обеспечивающая для своих концернов основные выгоды от нее) Германия считает Европу своей вотчиной, в которой она, скрепя сердце, готова терпеть влияние европейских конкурентов и даже США, — но уж никак не России, с вар-царской непосредственностью не желающей принимать своего поражения в холодной войне.

С этой точки зрения не имеет никакого значения неспособность Европы и, в частности, Германии решить проблемы Кипра: уничтожить свое гораздо естественнее, чем отдать это кому-то (да еще и конкуренту), кто сможет его использовать.

Существенно и то, что российские власти, насколько можно судить, так и не смогли сделать Кипру по-настоящему комплексного предложения.

Смысл был прост: выкуп кипрских обязательств (между прочим, лишь немногим более половины уплаченного в те же дни олигархам из «Альфы» за половину ТНК-ВР) в обмен на комплекс совместных коммерческих проектов, кипрской части прибыли от которых хватило бы на уплату этих обязательств.

Помимо освоения шельфового месторождения «Левиафан», огромный интерес (для России, конечно, а не для Европы) представляло бы превращение Кипра в транспортный и ремонтный узел в масштабах Восточного Средиземноморья. А переориентация на него российского бюджетного туризма, сошедшего на нет в Египте в результате очередного «торжества демократии» (при котором бедуины стали нападать на туристов уже и в Шарм-аль-Шейхе), могло бы стать подлинным «золотым дном» для инвесторов не только России, но и всего региона.

Могла бы быть создана на Кипре и военная база — с учетом того, что в ближайшее десятилетие России гарантированно нечего было бы на ней размещать, она идеально сочетала бы всегда полезную «демонстрацию флага» с полным отсутствием реальной военной напряженности.

Проблемы, возникавшие при этом с Турцией и Германией, можно было хотя бы попытаться решить. Частью широкого пакетного соглашения с Турцией могло бы, на самый худой конец, стать признание

Россией Северного Кипра (как цена за спасение Кипра это не было бы воспринято греками как предательство) и прекращение поддержки Турцией сирийских мятежников (в обмен на вечный отказ сирийских властей от газопровода из Ирана).

Германии можно было бы продемонстрировать готовность создания в Калининградской области офшорной зоны, ориентированной на европейские капиталы, — и отказаться от этого проекта в обмен на признание российских интересов на Кипре.

Разумеется, многообразие отношений как с Германией, так и с Турцией позволяло прорабатывать и иные, — как более сложные, так и совсем простые — комбинации.

Но, увы: правящая Россией тусовка не готова пользоваться кризисными возможностями и потому фатально проигрывает даже тогда, когда имеет все возможности для стратегического выигрыша.