Шрифт:
– Спина болит сильно. Что там? – я повернулась к ним, показывая раны.
– Там... Там...
– промямлил Елисей, но судя по их лицам, ничего хорошего там нет.
– Кровавое месиво. Все изрезано ножом, – холодно бросил Дэниэль, и наши взгляды встретились. Холодные, непроницаемые, любимые.
Он даже не подошел. Эдуард взял меня на руки и понес через лес.
– Кажется он вырвался! – улыбаясь, воскликнул Микаэль. – Через десять секунд будет здесь! – все рассмеялись.
– Кто? Вилли? – я не поняла, о чем он.
– Три, два, один...
– отсчитал Микаэль.
– Аника! Аника! – вопил соколенок. Его еще даже видно не было, но слышно. Я улыбнулась.
– Пусти ее! – шикнул он на Эдуарда.
– Она не в силах, чтобы передвигаться самостоятельно, – улыбаясь, но строго произнес брат.
– Вилли, я рада тебя видеть! – радостно улыбнулась и протянула ему руку.
– А я то как рад! Я так волновался! – он плелся рядом, пристально следя за мной.
– Вообще- то не ты один! – возразил Пит.
– Цыпа, они меня заперли, чтоб не пошел за ними! Но я все равно примчался, – лепетал он.
– Ах, какие они негодяи! Потом расскажешь, кто именно запер. Я разберусь, – все дружно засмеялись, кроме Дэниэля.
– Цыпа? – спросил монстр через некоторое время. Все обернулись в его сторону, но он пристально смотрел на меня.
Вдруг в животе что- то сильно закололо. Стало жутко больно, будто кто- то пытался проткнуть изнутри. Я вскрикнула.
– Что?! Аника, тебе больно?! – Эдуард обеспокоенно взглянул в закатившиеся глаза. Его силуэт стал таять.
– Ей плохо! – завопил соколенок.
Мое сознание провалилось в темноту, где нет боли.
– Аника! Аника! – кто- то встревоженно повторял мое имя.
Я попыталась открыть глаза. Боли совсем не чувствовалось. Передо мной сидел папа.
– Девочка моя! Как ты? – он бережно погладил по голове.
– Хорошо, – ответила я бодрым голосом.
– Пустите вы его уже наконец! – устало произнес Елисей, стоящий у окна. – А то он дверь вынесет!
В этот момент дверь открылась, и в комнату влетел Вилли. Папа заулыбался.
– Аника! Как ты? – и сел рядом на кровать.
– Хорошо. Я смотрю, ты тут буянишь? – и серьезно посмотрела в эти добрые блестящие глаза. Но он не успел и рта раскрыть. За него ответил Елисей.
– Ты даже не представляешь, как он буянил. Мы думали он за ночь разнесет этот дом! – и искренне засмеялся.
– Елисей! Ты как с Жрецом разговариваешь! – с улыбкой воскликнула я и привстала. – Так это он тебя обижает? – обратилась к Вилли. Он кивнул.
– Елисей, Елисей! Теперь я просто обязана макнуть тебя в фонтане! – осуждающий тон сорвался на смех.
– Аника, нам нужно поговорить. Спускайся в мой кабинет, – отец ласково поправил прядь моих волос и встал с кровати.
– Хорошо. Сейчас спущусь.
Я встала и пошла в ванную. Повернулась к зеркалу спиной. Метка на месте. Ран никаких нет. Рассматривая прекрасный узор, вернула взгляд в зеркало и увидела Дэниэля. Он был серьезным и обеспокоенным. Сердце сразу забилось сильнее, по коже пошли мурашки. Мой любимый монстр. Я не знала, как мне реагировать, поэтому молчала.
– Аника, я...
– осколки сердца зашевелились в ожидании трех заветных слов. – Прости меня, – ледяные глаза были искренни, смотрели с обожанием.
Я не знала, что и сказать. Какая- то часть меня требовала не прощать и забыть его. Но другая часть просила дать второй шанс. Внутри все разделилось на двое. Когда я бродила по лесу, уверяла, что не люблю его. А сейчас смотрю в эти бездонные любимые глаза и понимаю, что глубоко заблуждалась. Я любила его.
– Это все? – я повернулась и вопросительно подняла брови.
– Аника...
– прорычал и приблизился. Поднял руку, чтобы погладить по щеке, но я увернулась. На его лице выступила боль. Он быстро убрал руку.
– Прости...
– и исчез, хлопнув дверью.
Я не могла допустить, чтобы он дотрагивался до меня. Уж очень свежи еще воспоминания его прикосновений к Анжелике. Кстати, о ней. Надо бы ее проведать, посмотреть в глаза. Что она мне скажет?!
Я вошла в комнату. Повсюду царит мрак. Анжелика стояла, повернувшись к окну. И что она хотела рассмотреть? Узор на занавеске?
– Привет, – как можно мягко сказала я.
– Все- таки пришла, – хмыкнула в ответ. – Рада за тебя.
– Я хотела сказать, что мне очень жаль...
– начала я, но обомлела, когда стерва повернулась.