Азазел кивнул.

— Пожалуй. Но то, что останется от Дианы, уже ни в чем не будет походить на человека. Власти засыплют тебя вопросами, но я попытаюсь тебя защитить.

Сказав это, он исчез, прежде чем Карневан успел возразить. В квартире все замерло. Карневан огляделся, почти уверенный, что увидит, как черное веретено показывается на мгновение и исчезает, но не заметил ничего сверхъестественного.

Полчаса спустя он еще сидел в кресле, когда зазвонил телефон. Карневан снял трубку.

— Да… Кто?.. Что? Убита?… Нет… Сейчас приеду.

Он положил трубку и выпрямился. Глаза его горели. Диана… умерла. Она была убита страшным способом, и некоторые обстоятельства преступления оставались для полиции непонятными. Ну что ж, ему-то самому ничто не грозило. Улики могли указывать на него, но никто ничего не сможет доказать — весь день он был далеко от Дианы.

— Поздравляю, Азазел, — пробормотал он, раздавил в пепельнице окурок и повернулся, чтобы достать из шкафа плащ.

За его спиной ждало черное веретено. На этот раз оно не ускользнуло от его взгляда.

Оно не исчезло, и Карневан увидел его целиком. Увидел отчетливо, разглядел каждую деталь того, что поначалу представлял себе веретеном черного тумана.

И хуже всего было то, что он не сошел с ума.

— Если ты не враг себе, — сказал кот, — то уберешься отсюда. И быстро.

Сэм Трейси задумчиво похлопал по бутылке, лежавшей в кармане плаща. Жест этот был всего лишь мимолетным признанием своей слабости, поскольку репортер «Джорнела» не был пьян. У него имелось несколько пороков; в том числе любил он довольно доходный шантаж, но пьянством не грешил. Нет, существовало более простое объяснение этого факта — чревовещание.

Взгляд Трейси скользнул поверх кота, туда, где возвышалась мрачная усадьба Болдуина Гвинна — большой старый дом, расположенный в дальней части Лаурел-Кэньон. На подъездной дороге не было никаких машин. Это хорошо. Трейси предпочитал разговор без свидетелей. Гвинн заплатит, куда он денется. Улики против него были сокрушительны. А поскольку Трейси был единственным человеком, обладавшим ими, сама собой напрашивалась попытка заработать. В подобном поведении не было ничего нового, ни для Голливуда, ни для Сэма Трейси. Он был худым и смуглым сорокалетним мужчиной с циничным выражением на орлином лице, и искренне верил, что способен добиться чего угодно. Правда, до сегодняшнего вечера ему не приходилось сталкиваться с чародеями, но это не имело особого значения: Гвинн совершил ошибку, и это должно означать деньги на счету Трейси. А он всегда нуждаются в деньгах. Серия привлекательных блондинок, к которым у него была врожденная слабость, шоссе Санта Анита и казино на Сансет-стрит очень быстро опустошали его счет. Впрочем, у Трейси были влиятельные друзья, и он всегда соглашался замять скандал… при условии оплаты наличными. При этом он никогда не тревожил вдов и сирот — у них редко водились деньги.

Сейчас в одном его кармане лежала бутылка виски, в другом многозначительные фотографии, а в третьем — необычайно полезный автоматический пистолет, помогавший выходить из трудных положений. Была глубокая ночь. Дом Гвинна стоял на окраине Голливуд-Хиллз в одиночестве, хотя пара огоньков и сверкала на далеких склонах. Звезды и луна ярко светили над головой журналиста, а его темное «купе», стоявшее под деревом, не бросалось в глаза. Толстый черный кот с белыми митенками лап присел на бордюре и уставился на Сэма Трейси.

— Чревовещание, мистер Гвинн, — мягко сказал репортер, — годится для простачков. Не стоит проверять на мне ваши способности.

— Чревовещание, как же, — кот угрюмо таращился на него. — Приживала не узнаешь? Болди знает, что ты придешь, и очень волнуется. Мне бы не хотелось потерять его. Если ты, гнида, что-нибудь ему сделаешь, я лично тобой займусь.

Трейси попытался его пнуть, но кот ловко увернулся, яростно выругался и скрылся за кустом, из-за которого еще какое-то время доносились тихие, но изощренные ругательства. Репортер поднялся на крыльцо и позвонил.

— Дверь открыта, — сообщил ему кот. — Тебя ждут.

Трейси пожал плечами, но послушал совета. Комната, в которой он оказался, была большой, со вкусом обставленной и нисколько не походила на нору практикующего волшебника. На стенах висели изящные офорты, на полу лежал бухарский ковер. За большим столом у окна сидел полный мужчина, один глаз у него косил. С несчастным видом он вглядывался в лежавшую перед ним открытую книгу.

— Привет, Гвинн, — сказал журналист.

Гвинн вздохнул и поднял голову.

— Привет, Трейси. Садись. Хочешь сигару?

— Нет, спасибо. Ты меня знаешь?

Гвинн указал на хрустальный шар, что покоился на треножнике в углу.

— Я видел тебя в нем. Ты, конечно, не поверишь, но я и вправду волшебник.

— Разумеется, — усмехнулся Трейси. — Я верю. И многие другие тоже. Ина Фэйрсон, например.

Гвинн даже не дрогнул.

— В моей профессии такие вещи неизбежны.

— Это очень неприятно для Ины Фэйрсон. И в газетах будет выглядеть неважно. Я бы даже сказал — фатально.