В общем, уже в который раз пронесло. Этой ночью петух не прокукарекал.

Нам с Бобби очень везет, судя по всему, когда мы вдвоем, а особенно везло и аэропортах в те годы. Однажды мы проходили через контроль и Нью-Йорке, и Боб отвечал за вещи. Одну мою сумку нужно было отправить в багажный отсек и ни в коем случае не пропускать через детектор. Там лежал пистолет, мой «смит-вессон» тридцать восемь особый, с припасом в пять сотен патронов. Я тогда держал целый арсенал. И ни на одну пушку не было бумаг. Мне запрещено владеть огнестрельным оружием, я же бывший осужденный. А в грузовом отсеке с остальным багажом оно бы спокойно прокатило. А Бобби все, на хуй, перепутал, и я смотрю — моя сумка с револьвером едет прямо на просветку. Блядь! Стойте! Я заорал: «БОБ!» — и все, кто сидел у детектора, повернулись и вылупились на меня, и экран остался без внимания. В общем, сумка проехала, а они не увидели.

Я полетел прямо на Ямайку, где осталась Анита с детьми. Мы поселились в Мэмми-бее в ту весну 1973-го. Вообще-то дела уже немного начинали портиться. Анита стала вести себя непредсказуемо — у нее развилась паранойя, и пока я был в отлучке на гастролях, вокруг нее стало собираться много народа, который вовсю злоупотреблял её гостеприимством, — хреновое сочетание. Даже когда я сам там жил, наше хозяйство было довольно шумным. Раздражали всех соседей, хотя сами в это не врубались. Белый мужик с большим ломом, и всем известно, что у него каждую ночь пасутся растафари — записываются, играют музыку. Соседи не возражали бы, если б это было на выходных или еще как. Но не в понедельник или во вторник. А мы начали собираться без перерывов, каждую божью ночь. А как несет из этого дома, только понюхайте! Эти ребята с чашей переводили анашу мешками — дым относило за милю. И соседей это не устраивало. Я потом узнал, что Анита, ко всему еще и сама разозлила много кого. Её несколько раз строго предупреждали, но она была без тормозов, грубила констеблям и всем, кто жаловался. Её там звали грубиянкой. И еще, что вообще-то смешно, её прозвали Муссолини, потому что она говорила по-итальянски. Анита умеет быть мерзкой. Я знаю, я был её мужем (хотя и не был). В общем, у нее были проблемы.

Я улетел в Англию, и той же ночью копы устроили дома облаву, практически еще до того, как я приземлился в Лондоне, — куча копов в гражданском. Дошло и до стрельбы, один выстрел, насколько я понял, сделал некий офицер Браун, когда Анита швырнула в сад фунт анаши, который пролетел мимо него. Они забрали Аниту, когда наконец смогли скрутить, и отвезли её в тюрьму в Сент-Энн, а детей бросили. Марлону только-только исполнилось четыре, а Энджеле был вообще год, и по крайней мере Марлон видел все это своими глазами. Страшно подумать. А я в Лондоне, и до меня доходят вести про то, что случилось. Моя немедленная реакция была вскочить в первый самолет на Ямайку. Но меня убедили, что лучше давить на них из Лондона. Если б я туда поехал, они, наверное, сцапали бы и меня. Братья с сестрами забрали детей и спрятали их у себя в Стиртауне, прежде чем власти стали думать: «А что же нам делать с этим двумя малолетними?» И они так там и жили, пока Аниту держали в тюрьме, и растафари прекрасно о них позаботились. Для меня по было самое важное. Огромное облегчение знать, что они в безопасности, что за ними смотрят. Насколько лучше, чем если бы их всучили какой-нибудь приемной семье. Энджи и Марлон прекрасно себе играли со своими друзьями, которые их до сих пор помнят и которые сейчас здоровые парни с девками. Вот тогда я уже мог сосредоточиться на том, чтобы вытащить Аниту.

Ходят всякие слухи про то, как Анита сидела в тюрьме, главным образом исходящие от Тони-Испанца и его таблоидного «негра», который писал с ним книгу про меня, — их потом исправно перепечатывали и в других книжках. Что Аниту якобы изнасиловали в тюрьме, что мне пришлось отвалить очень крупную сумму, чтоб её вытащить, что все это был сговор среди белой верхушки на Ямайке и так далее. Но ничего этого не было. Камеры в сент-эннской тюряге были не курорт, конечно, спать было не на чем, Аните почти не разрешали мыться, плюс полчища тараканов. От чего, естественно, ей лучше не стало, в смысле приступов паранойи и галлюцинаций, которыми она тогда страдала. И еще её там дразнили: «Грубиянка, грубиянка». Но её не насиловали, и взятку мне совать не пришлось. Облава была просто наказанием за то, что мы пропустили мимо ушей их предупреждения. Все это они объяснили адвокату, Хью Харту, который приехал её вызволять. Оказалось, что полиция только вздохнула с облегчением, что наконец можно сбыть её с рук. Они не знали, что с ней делать. её пока даже ни в чем не обвинили. Харт её получил в обмен на обещание увезти с острова. Так что Аниту отвезли сначала домой забрать детей, а погом сразу на самолет в Лондон. Анита часто делала не то, что надо, и не тогда, когда надо. Но в то же время Анита — это Анита. Ты с ней просто так жить не станешь. Отпустить её — для меня не вариант, мне надо, чтоб меня самого послали. Но толку в нашей совместной жизни теперь становилось все меньше и меньше.

Мои личные корни на Ямайке, несмотря на Анитино выдворение, наоборот, стали только крепче, хотя еще несколько лет у меня никак не получалось туда вернуться. Еще до ареста Аниты я уже понял, что мне нужно место побезопасней, что в Мэмми-бее мы слишком на виду. Я достаточно влюбился в Ямайку, чтобы начать подыскивать здесь подходящее уютное гнездышко. Всякие съемные меня больше не устраивали. Поэтому мы поехали осматривать местность с нашим тогдашним хозяином, Эрни Смэттом, который показал мне особняк Томми Стила [153] , спрятанный в холмах над Очо-Риос. Он назывался «Пойнт-оф-вью», и я владею им до сих пор. Расположение у него идеальное — на небольшом утесе с видом на залив, среди довольно густых лесов, которые растут на этих холмах. Место для него выбирал со всей тщательностью один итальянский военнопленный по имени Андреа Маффессанти, которого привезли на Ямайку с партией других пленных итальянцев Маффессанти был архитектором по профессии и, пока находился в плену, занимался тем, что искал правильные места для строительства особняков. И потом либо сам командовал строительством, либо продавал другим свои эскизы, потому что многие тамошние дома приписывают ему. Он провел на Ямайке два или три года, изучал ветра и климат, и именно поэтому мой дом в плане немного похож на букву L. В течение дня тебя обдувает бриз с моря — со стороны фасада, где дом выходит на бухту. А в шесть часов вечера бриз меняется и начинает дуть с гор. Маффессанти придал дому такую форму, чтобы прохладный бриз проходил через кухню, когда дует с суши. Архитектурный шедевр. Я купил его за восемьдесят тысяч. В доме было слегка мрачновато из-за кондиционеров, которые я поснимал к чертовой матери, как только въехал. Как и планировалось по проекту Маффессанти, дом проветривается сам по себе. Мы просто поставили внутри побольше вентиляторов и с тех пор ими всегда прекрасно обходились.

Я купил его и оставил дозревать, так сказать. Это было очень занятое время, а кроме того, я продолжал торчать.

Мы поехали по Европе в сентябре—октябре 1973-го, когда вышел Goats Head Soup. На этот раз, и почти постоянно до 1977-го, к нашему составу присоединился Билли Престон на клавишных — как правило, на электрооргане. Он тогда уже сделал себе блестящую карьеру, сначала с Литтл Ричардом, потом с Beatles практически на правах пятого члена, и сам тоже сочинил И записал несколько вещей, добравшихся до первого места. Он вырос в Калифорнии, родился в Хьюстоне и поначалу работал на ниве соула и госпела, но постепенно стал сессионщиком, который переиграл со всеми, кто чего-то стоил. Мы теперь держали в сайдменах двух трубачей, двух саксофонистов и двух клавишников — Билли на органе вместе с Никки Хопкинсом на фоно.

Билли сделал для нас новый звук. И если послушать, что записано у нас с Билли Престоном, например Melody, слышно, что он лег прямо в масть. Но быть на сцене с Билли — это постоянно играть с человеком, которому неймется везде отметиться. Он привык быть звездой сам по себе. Один раз в Глазго он разыгрался так громко, что заглушал весь остальной бэнд. Я его отвел за кулисы и посветил перед ним ножичком. «Знаешь, что это, Билл? Уильям, дорогой, если ты не прикрутишь эту свою хуйню, я тебя пощекочу. У нас сейчас не концерт Билли Престона и его Rolling Stones. Ты клавишник при Rolling Stones». Но в большинстве случаев у меня к нему вопросов не возникало. Чарли определенно получал удовольствие от коллеги с джазовыми корнями, и вообще у нас вместе получилось много чего хорошего.

Билли умер в 2006-м от осложнений, вызванных всякого рода чрезмерностями в его прошлой жизни. Не из-за чей, ему было во все это ударяться. Он мог бы только расти и расти. Таланта ему хватило бы на всех. Дело, думаю, в том, что он слишком долго был в игре — он ведь стартовал очень рано.

И он был голубой, а тогда нельзя было быть голубым в открытую, и это добавляло проблем в его жизни. Билли мог быть прикольнейшим парнем, как правило. Но иногда у него что-то щелкало. Мне один раз пришлось его унимать, когда он стал в лифте лупить своего бойфренда. «Билли, а ну прекрати, а то я сейчас твой парик с корнями оторву». Он носил это бредовое накладное «афро». Хотя совершенно прекрасно смотрелся с тем, что было. В стиле Билли Экстайна.