— Все, дальше нельзя. Посторонним вход воспрещен. Здесь начинается частная собственность. Я прихожу сюда, когда мне надо подумать.

— Ты будешь думать обо мне?

— К сожалению, да.

— Фу, как некрасиво так говорить. И теперь, чтобы искупить вину, ты обязан меня поцеловать.

И он поцеловал.

А потом она стояла и смотрела, как он, не оборачиваясь, спускается с холма.

Десмонд никогда еще не был — и, по правде сказать, больше никогда не будет — в такой хорошей физической форме. К несчастью, то, что вылетело из глаз Клэр — муха или какая другая тварь, — лишило его покоя. Как бы усердно ни трудился он на благо прихода, выполняя поручения, давно ждавшие своей очереди, за что неизменно получал похвалы от каноника, казалось, он был не в состоянии окончательно вымотаться и ночью часами лежал с открытыми глазами, призывая благодатный сон, который все не шел к нему.

И когда однажды за ужином Десмонд поведал канонику о своей беде, тот понимающе кивнул и сказал:

— Когда я был еще молодым священником, со мной такое случалось. От природы никуда не денешься, и воздержание иногда дает о себе знать. Ты эти дни что-то мало играл в теннис.

— Я слегка перестарался, каноник. Священнику не пристало каждый божий день проводить на корте.

— Возможно… Возможно… — задумчиво пробормотал тот. — А почему бы тебе не попробовать гулять перед сном? Хорошая прогулка тебе не повредит. Так же, как и капелька «Маунтин дью».

— Спасибо, каноник, — сдержанно улыбнулся Десмонд. — Думаю, я все же предпочту прогулки.

Про себя же Десмонд подумал, представляет ли хоть на секунду добрейший каноник, какая внутренняя борьба происходит в его душе, сколько сил уходит на то, чтобы держаться подальше от «Маунт-Вернон» и Клэр. Как бы то ни было, через полчаса после ужина он отправился на прогулку — быстрым шагом поднялся на холм и почти бегом спустился вниз. Затем принял горячую ванну, от которой ему немного полегчало, и забылся тяжелым сном, однако через два-три часа снова проснулся и уж больше не сомкнул глаз до утра.

Теперь ему нередко вспоминалось, с каким равнодушием он отнесся к жалобам госпожи Донован на бессонницу. Слабое лекарство — таблетка аспирина на ночь — на него не действовало. Неужели они оба (он — мужчина и она — женщина) страдают от одного и того же недуга? Однако он продолжал применять паллиативные меры — ходил по вечерам на прогулки, иногда с фонариком, когда было уж слишком темно, — встречая по возвращении озабоченный, но одобрительный взгляд каноника. Мудрый старик наверняка знал причину его недуга, ведь он и сам, дав в молодости обет безбрачия, через это прошел.

И вот в одну особенно тихую и влажную ночь с неподвижно застывшим теплым воздухом Десмонд, поднявшись на холм, упал на траву, чтобы хоть немного отдышаться. Закрыл глаза, надеясь в душе, что на него снизойдет сон. И не услышал осторожных шагов по опавшей листве. Только чье-то тяжелое дыхание и горячий шепот, прошелестевший его имя, вернули его к реальности. Десмонд повернулся и обнаружил лежащую рядом Клэр. Был ли то чудный сон или все происходило наяву? Она оплелась вокруг него и задыхающимся голосом простонала:

— Дорогой мой, ну почему ты так долго не приходил? А я ждала, ждала, я умирала по тебе. И когда увидела свет твоего фонарика, поняла, что еще одной бессонной ночи просто не переживу. Ну же, дорогой, иди ко мне и люби меня!

Он лежал в ее объятиях, словно в сладостном забытьи, прижавшись губами к ее губам, его руки жадно ласкали ее тело, искали и находили под умелым руководством Клэр дорогу к утолению столь долго терзавшего его телесного голода и неземному, сказочному блаженству.

Неожиданно Клэр издала протяжный вздох и застыла в его крепких объятиях.

— Милый, самый любимый, мне еще никогда не было так хорошо… — прошептала она и, спохватившись, добавила: — Я знала, что это любовь, настоящая любовь. Разве ты не чувствовал, как я дрожала, когда пришла к тебе? Я так безумно хотела тебя. А теперь мне надо бежать, любимый, пока меня не хватились дома. — Еще один поцелуй — и она исчезла.

Десмонд остался лежать, точно в дурмане, не в силах открыть глаза, чувствуя спокойное удовлетворение, приятную расслабленность во всем теле. Наконец он поднялся и стал потихоньку спускаться с холма.

Увы, чем ближе он подходил к дому священника, тем яснее понимал, в какую затруднительную ситуацию попал. Перед глазами у него плыло, в голове было темно от холодного ужаса и угрызений совести, которые привели его прямо в церковь. Он вошел через боковую дверь и, не включая света, упал перед алтарем на колени.

Неожиданно боковая дверь распахнулась, и, тяжело ступая, в церковь вошел каноник. Поначалу он не заметил Десмонда и тут вдруг увидел в луче от карманного фонаря застывшую коленопреклоненную фигуру.