– Куда-то собрались, граф? – ледяным тоном осведомился военный.

– Да, решил немного пройтись, полковник. Как чувствует себя наш друг? Выглядит вполне бодро. В ведомстве все в порядке? Что-то утром было много шума. – Вся округа слышала оглушительный взрыв, так что игнорировать очевидное событие не имело смысла.

– А где вы были час назад, граф?

– Выходил подышать, – невинно ответил Алекс, нисколько не смущенный пристальным взглядом. Он понимал, что попал под подозрение, но не испытывал ни тени страха.

– На железнодорожные пути? Неспроста там пахнет динамитом, – зло уточнил полковник. Диверсия произошла на подведомственной ему территории и во время его дежурства, а потому сулила серьезные неприятности. В эти нелегкие дни высшее командование особенно остро реагировало на промахи, а тем более на предательство. Полковник не желал иметь в послужном списке очевидный провал, и Алекс это понимал.

– Неужели? – добродушно уточнил он. В этот миг полковник выхватил пистолет и поднял, направив в голову.

– Думаете, не знаю, чем вы здесь занимаетесь? Прячете евреев и затеваете диверсии! Вечно невозмутимый высокомерный аристократ, считающий нас ничтожеством! А теперь вот решили, что можете взорвать поезд со снаряжением и выйти из воды сухим? Мы уже много месяцев за вами следим! – Полковник трясся от ярости. Алекс лишь улыбнулся.

– В самом деле? Боюсь, ничего интересного собой не представляю, потому что веду тихую жизнь. – Если нацист пытался испугать, это ему все равно не удалось, однако на всякий случай Алекс засунул руку в карман, туда, где лежал пистолет. Тот самый, который в рождественскую ночь дал арендатор, чей друг два дня прятался в винном погребе.

– Не настолько тихую, как хотите представить. А когда придут союзники, встретите их с распростертыми объятиями?

– Они уже идут? – с притворным удивлением уточнил Алекс. – Интересная новость. По радио об этом еще, кажется, не передавали.

– А о чем передавали? – настойчиво спросил полковник, приближаясь на нетерпеливо гарцующем липициане.

– О наших победах на Восточном фронте. О том, как британцы гибнут под нашими бомбами. Разве все это не правда, полковник? Пропаганда?

– Предатель! – прошипел полковник, подъехав еще ближе. – Ненавижу всю вашу породу! Вечная надменность! Считаете себя лучше всех, потому что родились в замке и с титулом! Думаете, можете делать все, что захотите!

– А вы полагаете, что вольны украсть нашу собственность и стать одним из нас. Ничего не получится ни у вас, ни у фюрера. Украсть нельзя, полковник. Надо со всем этим родиться, только так работают богатство и знатность.

– Негодяй! – в ярости завопил нацист и с громким щелчком взвел курок.

– Что ж, можете убить меня или выдворить нас из Германии. – Сейчас Алекс говорил о Николасе. – Но таких, как мы, тысячи, и в конечном итоге мы победим. Правда и честь сильнее любого оружия. Лишить нас чести вы не в состоянии. Можете только уничтожить, но все равно таких, как мы, всегда будет больше, чем вас. – Граф фон Хеммерле произнес эти слова с ненавистью и презрением. Полковник прицелился, чтобы заставить заносчивого аристократа замолчать, и вдруг увидел перед собой дуло пистолета. Два выстрела прозвучали одновременно. Граф выстрелил не в человека, а в коня, понимая, что наносит врагу безжалостный и в то же время изысканный удар. Алекс упал замертво, а под полковником рухнул Фаворит. Граф фон Хеммерле поставил последнюю точку, выбрав элегантный исход. Это было так похоже на него, аристократа из старинного немецкого рода.

Лето 1944 года стало для цирка «Братья Ринглинг» сезоном странным и трагическим. Труппа решила изменить маршрут и в первые месяцы турне отправилась на север, чтобы впоследствии свернуть на запад. В результате в июле вместо Калифорнии за окнами трейлеров показался город Хартворд, штат Коннектикут. 6 июля, в первые минуты представления, когда на манеж выпустили хищников, в шапито вспыхнул пожар. Огонь стремительно распространился по боковой стене шатра. Оркестр тут же грянул марш «Звезды и полосы навсегда», служивший для персонала сигналом тревоги. Эту музыку играли в цирке, чтобы оповестить артистов и рабочих, но не пугать зрителей. Инспектор манежа пытался предупредить публику об опасности и призвать спокойно покинуть помещение, однако электричество отключилось, микрофон перестал работать, а люди увидели пламя и в страхе бросились к выходам, два из которых оказались заблокированы огромными клетками с тиграми. Столпотворение породило панику, многие родители потеряли своих детей, а спустя восемь минут, к всеобщему ужасу, рухнул пропитанный парафином тент. С этого момента началась неравная борьба со стихией: спасение тех, кто остался внутри, поиск потерянных родственников, эвакуация животных и обуздание огня. Сто шестьдесят человек погибли, более семисот получили ранения и увечья, а все, кто имел отношение к цирку, мучительно переживали несчастье. Некоторые из жертв сгорели заживо, но многих затоптала обезумевшая толпа. Подобной трагедии мир еще не знал.

Пять должностных лиц были осуждены и получили приговоры по обвинению в непреднамеренном убийстве. Цирк взял на себя исполнение всех финансовых обязательств и выплату компенсаций. Трагедия отразилась на всех вместе и каждом в отдельности. В то время Джон Ринглинг Норт уже не руководил цирком. Он отошел от дел год назад, но так же, как и все, испытывал глубокую скорбь. Николас, Кристиана, все их друзья и знакомые были потрясены несчастьем. Артисты с болью узнали, что в огне погиб жизнерадостный, дружелюбный и отзывчивый Джо Херлихай. Он только что вернулся из очередной охоты на таланты и пришел, чтобы посмотреть новые номера. Николас и Кристиана особенно тяжело переживали потерю доброго приятеля.