Отвернулась и быстро пошла прочь.

«Подумай, – беззвучно ответил Герман, мысленно укоряя себя за то, что слишком торопится. – Подумай и позвони…»

Жили они в Зелёной роще – по названию санатория, что расположился в лесах правого берега Уфимки, неподалёку от Чёртова городища, в котором предки башкир устраивали таинственные ритуалы. Застраивалась «Зелёнка» в 70 – 80-х годах прошлого века типовыми многоэтажками, народу, соответственно, жило много, и в нынешние автомобильные времена здесь стало чертовски трудно отыскать место для парковки. Герману повезло втиснуть «Субару» в торце дома, после чего он неспешно, продолжая обдумывать разговор с Кариной, добрался до своего подъезда и… И едва не получил по носу: дверь резко распахнулась, и на крыльцо бомбой вылетела раскрасневшаяся соседка по этажу.

– Привет, – вырвалось у едва успевшего отклониться Рыжего.

– Привет! – сердито крикнула она. – Домой?

– Ну да… Что случилось?

– Баллон опять бузит, чтоб его… – Соседка добавила немножко нецензурщины. – Покоя с этим… нет!

Бывший инженер, а ныне – одинокий пьяница Баллон обитал на их восьмом этаже и считался главным несчастьем подъезда, да и всего дома. В последние десять лет из всех возможных состояний человеческого организма ему были знакомы лишь два: запой и похмелье. И если во втором он ещё был как-то терпим, хотя и доставал выклянчиванием денег «на поправку», то в первом – невыносим категорически: впадал в буйство, выскакивал на площадку, бегал по лестнице и двору, орал, что вот сейчас убьёт и зарежет… Правда, не убил, не зарезал, даже перочинного ножика у него никто сроду не видел, но всё равно хорошего мало, а беспокойства много. Мужики пытались его «образумить», один раз даже перестарались и отправили дебошира в больницу, но Баллон не исправлялся, и постепенно на него плюнули, принимая его выходки как заслуженную кару, данную обитателям дома за грехи.

– Ты-то куда?

– Участкового жду, – порывисто ответила Ольга. – Не хочу это слушать.

– А толку от участкового?

– Пусть его опять на пятнадцать суток закроет. Хорошо ещё, что мои уехали… – Соседка закурила. – Постоишь со мной?

Проходить сквозь бузотёра не хотелось – уж больно Баллон был приставуч и неприятен, но и стоять на улице Рыжий не желал. Поразмыслил и качнул головой:

– Нет, устал, домой хочу.

– Как знаешь. – Ольга поёжилась. – Осторожнее там.

– Он мирный.

– Все они до какого-то предела мирные.

– До какого?

– До белой горячки.

– Ерунда.

Герман ободряюще улыбнулся соседке, вошёл в подъезд, вызвал лифт, долго ждал, а потом долго волокся вверх в полумраке старой, обшарпанной кабины… и вот тут-то, в вертикальном пути, ощутил, что в нём созрело нечто, вовсе не похожее на привычное кислое неудовольствие от предстоящей встречи с дебоширом.

Нет! Это было совершенно новое чувство – лёгкое, звенящее, злое.

«Я всё могу!» – вдруг ясно услышал Рыжий.

И это было сказано не им, а в нём. И точно из воздушной пушки дунуло и разом выдуло из души всю слякоть: вялость, сомнения, боязнь чего-то. Душа зазвенела, словно клинок.

Чего бояться? Чушь!

– Я всё могу, – повторил Герман вслух.

Лифт остановился. Двери с натугой разъехались, открывая путь на площадку, из глубины которой послышался грозный рёв:

– Кто это там приехал?!

Баллон при всём своём пьянстве был мужик здоровый от природы, собственно, здоровье-то и позволяло ему много лет гробить организм, не доводя до закономерного финала. Росту в нём было почти два метра, веса – больше центнера, и сила ещё оставалась.

– А-а… – протянул он, разглядев, кого привёз лифт. – Соседушко наш дорогой, олигарх хренов, пожаловали в резиденцию… Ну-ну… – И вдруг бешено рявкнул: – Смир-рна! Р-равнение на… право!

Судя по всему, на этот раз алкоголь активизировал в его мозгу память об армейской службе.

В иное время Германа, возможно, приказ встать смирно насмешил бы, но сейчас… Сейчас он стал другим. Может быть, ещё не жестоким, но уже предельно жёстким, умеющим убивать.

Он резко шагнул вперёд, впился взглядом в мутные глаза Баллона и сквозь них увидел хаос, разрушающий душу и мозг соседа.

«Ну что, пришло время?»

Перепуганный алкоголик съёжился и попятился к стене.

– Ты… чего?!

Ответа не последовало.

Рыжий почувствовал, что его взгляд неожиданно обрёл плотность луча и одновременно – гибкость петли. Почувствовал и безжалостно перехватил арканом шею пьяницы.

«Нет! Ниже!»

Взгляд сместился к сердцу. Невидимо, но страшно взял его в тиски и чуть сжал.

Баллон схватился за грудь.

– Ты чего? – испуганно повторил он.

Но Герман не услышал глупого вопроса, поскольку отчётливо переживал упоительное понимание того, что лишь крошечное усилие отделяет его от перехода черты: нужно чуть-чуть прищуриться, и…

Герман прищурился.

Лицо Баллона помертвело.

«Я сделал!»

Высокий пьяница шагнул назад, упёрся спиной в стену да и съехал по ней – мягко, почти бесшумно. Голова упала на грудь. Правая нога дёрнулась. Дыхание остановилось.

Прошла минута.

А затем громыхнул остановившийся лифт, на площадку вышел полицейский, за которым семенила соседка, да так и замерли они, увидев лежащего Баллона и стоящего в пяти шагах от него Германа.

– Вот… – с совершенно достоверной растерянностью произнёс Рыжий. – Я выхожу, он кричать, как обычно, а потом за грудь…