Расстроенный Давыдов решил посоветоваться и заказал телефонный разговор с Петербургом.

– Нарсежак как сквозь землю провалился, – пожаловался он Голицыну. – На связь не выходит, где искать – неведомо. И моя подопечная француженка сгинула!

– Насколько я знаю, агент Сенсей приобрел на войне дурную привычку уходить в самостоятельный поиск, – ответил Андрей. – Так и в его деле значится: уходит на три дня, возвращается через две недели, но уж такое приносит – все ахают. А то, что француженка из-под твоей опеки улизнула, так ты, брат, сам виноват. Хотя, если честно, она так и так от тебя бы скрылась. Опытная и хитрая бестия – я тут навел кое-какие справки. Потому ты сейчас успокойся и, как нас учили в академии, постарайся найти во всем этом бардаке вокруг себя хоть что-нибудь положительное…

– Есть такое!.. – вспомнил Давыдов и с гордостью доложил о внедрении неопытного агента Гераськи в ресторан, где гуляет Бабушинский в обществе Маты Хари и графа де ла Рокка.

– Экий узелок завязался, – резюмировал Голицын. – Ты правильно сделал, да только мальчишка годен ли?

– Годен. Глаза у него умные, – подтвердил Денис. – Только по молодости дурит – права половых на постоянное жалованье защищает. А того не понимает, что чаевыми больше заработает. Хозяин, если его принудят постоянное жалование платить, тут же догадается высчитывать за каждую погнутую вилку и каждое пятно на салфетке.

– Люди и постарше него дурят. Но пусть лучше во фраках по улицам маршируют, чем булыги из мостовой выворачивают и баррикады строят. Или корсеты из динамитных шашек мастерят… Вот что, Денис, своди его в фотографическое ателье. Нам для отчетности карточка нужна.

– Это что-то новое!

– С начальством не поспоришь. А парню, если оправдает ожидания, скажи: не век ему бегать, наклонясь, башку набок своротив и щерясь, как бешеная собака. Достойно себя покажет – найдется ему дело получше. А если хорош собой и умеет фрак носить, так перед ним многие дороги будут открыты.

– А черт его разберет, хорош ли он собой. Я в мужской красоте мало смыслю, – признался Давыдов. – Кстати, о красоте! Я тебе подарок припас, буду отсылать новые бумаги – с ними передам. Дивно похорошеешь! Станешь душка и прелесть. Все дамы твои будут.

– И что это?

– Сиреневые кальсоны! И к ним флакон «Персидской сирени» от Брокара. Для полной гармонии!

– Ну, спасибо, брат, удружил… – Голицын хихикнул, но тут же совершенно серьезно добавил: – А насчет твоей Бетенфельд скажу так: сегодня она нас обставила – не беда, отыграемся. Ты, когда отчет будешь кропать для начальства, мне копию спиши. Вместе покумекаем, что дальше делать.

– Спасибо, Андрей! – с искренним облегчением сказал Денис и дал отбой.

Отыскать в Москве Сухареву башню, даже не зная, что она поставлена на пересечении Садового кольца и Сретенки, несложно. Она мало того, что сама неимоверного роста, так еще и стоит на горе, окруженная невысокими домами.

Башня вырастала в створе Сретенки, нагоняя в голову Денису совершенно фантастические мысли о рыцарских замках и сэрах Ланселотах.

Было жарко, и Давыдов прохаживался в тени, в аркаде, время от времени выходя, чтобы задрать голову и взглянуть на башенные часы. Его собственные, похоже, убежали вперед, а Гераська должен был сообразовываться с башенными.

Новоявленный труженик «Чепухи» явился вовремя. И немало удивил Дениса, когда достал из кошелька ассигнацию.

– Это за сорочку с манишкой.

– Считай подарком.

– Нет, подарок – на именины, а вы меня в беде выручили. Нельзя не уплатить.

– Ну, давай… Как там, в «Чепухе»? Нужные гости не появлялись?

– Нет, вчера их не было.

– Пришелся ты ко двору? Угодил Сергеичу?

– Всю выручку ему отдал, – вздохнул Гераська. – Зато теперь у меня место есть, не то, что в «Палермо»!

– Рад за тебя, – искренне улыбнулся Давыдов. – А товарищи твои как? Не смотрят косо?

– Что я Савельевых потеснил? Ну, смотрят… Да это ничего, я закон знаю. Завтра устрою угощение.

– Так что, про нужных гостей пока расспросить не мог?

– Нет… Но при мне о них говорили.

– Уже кое-что. Пойдем-ка в трактир, расскажешь. Тут многовато народу слоняется.

Трактиров поблизости было немало, но ближе всех – знаменитый «Саратов». Для удовольствия публики там играла пианола, а публику составляли главным образом мещане и мастеровые из тех, кто прилично зарабатывает. Женщины, солдаты и лакеи в ливреях в трактиры не допускались.

Давыдов выбрал место в самой глубине зала. Днем, когда свет не зажигали, там был даже не полумрак, а сумрак. Подошел почтенный пожилой половой и при нем мальчик-стажер, одетый точно так же – в белую русскую рубаху и белые штаны. Только у старика висел на поясе неизменный «лопаточник».

Денис голоден не был, а Гераську дома мать накормила кашей, так что взяли по паре расстегайчиков с налимьей печенкой и жареных мозгов на черном хлебе. От спиртного отказались, а велели принести «чай п'aрами», не самовар. Половой тут же послал подручного на кухню, и через минуту мальчишка явился с подносом, красиво раскидал по столу тарелки с закусками, правильно поставил чайники с заваркой и кипятком. А вот с расстегаями малость оплошал – под строгим взглядом старшего смутился и порезал их неровными ломтиками.