Шрифт:
Андрей посмотрел на него так, будто разглядывал таракана. И взглядом этим мог преспокойно убить. Распутина невольно передернуло, и он, против обыкновения, почти искренне перекрестился.
– Ну и глаза у тебя, капитан! Страсть какая… Да нешто я противу Папы мово, государя, сотворил?!
– Ты, гаденыш, уже много чего сотворил! – тихо и зло заговорил Голицын, глядя в пространство. – А если подзабыл, могу организовать встречу, например, с господином Кулябко, подполковником в отставке. Уж у него-то найдется чем освежить твою память… Ну а теперь молчи и запоминай. С сего дня вход тебе во дворец Царскосельский заказан. Явишься – шомполами бит будешь. Телефонировать или записки писать государыне Александре Федоровне не советую, не получится. А настырничать станешь – лично прибью. У меня на то полномочия имеются. Это первое. Второе: если хочешь еще в столицах пожить, покутить да простакам мозги покрутить, придется поработать. А именно – на нас, Службу охраны. После каждой встречи с любым чиновным лицом будешь писать подробный отчет и сдавать мне лично. Наврешь или профилонишь хоть однажды, отправишься прямиком в родную Сибирь. На вечное поселение. Все понятно?
Распутин шумно сглотнул, поскреб ручищей бороду.
– Не много ль на себя берешь, мил человек? Как бы пупок не развязался…
Он недоговорил. Андрей резко и коротко ударил «старца» в кадык ребром ладони. Распутин выпучил глаза и захрипел, потом попытался было выскочить из экипажа, но, получив второй жесткий удар – костяшками согнутых пальцев точно над ухом, «поплыл». Грузно откинулся на сиденье, взгляд затуманился. Распутин хватал воздух широко раскрытым ртом и смотрел теперь на Голицына с неподдельным испугом.
– Ты все запомнил, урод? – по-прежнему тихо и ровно спросил Андрей, разминая кисть правой руки.
«Старец» истово закивал и принялся креститься и бормотать что-то бессвязное.
– Тогда пошел вон!..
Распутин едва ли не кубарем вывалился из экипажа и, оскальзываясь, побежал вдоль укрытой сумерками улицы, к парадному своего дома.
Андрей спрыгнул с подножки на утоптанный снег и подошел к жандармам, стоявшим поодаль. Офицер улыбнулся ему, протянул раскрытую коробку папирос.
– Молодцы, ребята, – ухмыльнулся в ответ Голицын. Прикурил. – Разыграли как по нотам! Особенно ты, Верещагин. – Он дружески хлопнул «жандармского офицера» по плечу.
– Думаете, поверил, господин капитан?
– Конечно. Ведь я же ему сказал правду. А это то, что у меня получается лучше всего.
В угловом кабинете бастрыгинского дома на Шестой линии Васильевского острова было темно. Голицын и Вяземский стояли у окна.
– Плохо мы российскую историю учили, – сказал Вяземский. – Вот я задумался вчера о столетних юбилеях, так в Брокгауза с Ефроном лазил. Что у нас в тысяча шестьсот двенадцатом году было, а?
– Плохо было, – ответил Андрей. – Поляки в Москве сидели. В Кремле заперлись.
– Вот как раз в этом году их из Москвы и выставили. Ополчение их истребило, князь Пожарский да Козьма Минин Сухорукой… И Россия, как птица феникс, для новой жизни ожила. В тринадцатом году венчали на царство Михаила Федоровича Романова…
Голицын удивился – это были прописные истины из гимназического учебника.
– А что в семьсот двенадцатом было?.. Не мучайся, сам скажу: царь Петр столицу из Москвы в Санкт-Петербург перенес. И, опять же, с новой столицей новая жизнь началась. Про восемьсот двенадцатый ты и сам помнишь. А потом, в восемьсот тринадцатом, уже мы с победой по всей Европе прошли… Столетний цикл, Андрей. И как ему сменяться – перед роковым годом страсти и беды, перевалили роковой год – словно ожили.
– Думаешь, мы свой тысяча девятьсот двенадцатый год пережили, и теперь все дела сразу на поправку пойдут?
Вяземский усмехнулся:
– Пока пойдут, будет нам много мороки. Я был на заседании Комитета для устройства празднования трехсотлетия царствующего Дома Романовых – такого наслушался! Ждет нас великая суета. В столицу тысячи гостей со всей страны съедутся, да иностранцы валом повалят, и тут всякому жулью будет раздолье. Тем более что ожидается великая амнистия, и их полку прибудет. Но на жулье у нас полиция есть. И по случаю юбилея всюду будут появляться наши подопечные – одно открытие новой церкви у Александро-Невской лавры чего стоит. Весь свет, весь двор, вся царская фамилия, все министры…
– Да, нелегкий у нас будет февраль, – согласился Андрей. – Гляди, гляди!..
Темное небо в окошке озарилось целой радугой. Это фейерверкеры, готовясь к февральским торжествам, устроили очередную репетицию.
Оперение двух бронзовых сов, подпиравших на столе пятерку книг, пошло бликами.
– Надо же, на Крестовском палят, а будто рядом… Я ж говорил тебе, отсюда будет отлично видно. Эх, у всех добрых людей праздник, а у нас?
– Вот такие у нас теперь праздники, Борис Леонидович…
– С чем нас и поздравляю, Андрей Николаевич…
Они посмотрели друг на друга и разом рассмеялись.
Краткие биографии главных героев
Давыдов Денис Николаевич (1883 г.р.) – сын статского советника Николая Вадимовича Давыдова (1862 г.р.), правнук героя-партизана, генерал-майора Дениса Васильевича Давыдова (1785–1839) – капитан гвардии, старший офицер связи 1-го контрразведывательного отдела (КРО) 2-го оперативного управления Осведомительного агентства. Окончил I Московский кадетский корпус (1893–1900) с отличием и был зачислен в гвардейский резерв. В 1900–1902 гг. проходил обучение в Николаевской академии Генерального штаба по курсу военной разведки, выпущен в звании поручика и назначен в распоряжение штаба Приамурского военного округа. Участник Манчьжурского военного конфликта (Русско-японская война) в декабре 1903 – мае 1904 года. Отличился (орден Святой Анны II степени) во время Люйшуньской операции (март – апрель 1904 года), когда была почти полностью уничтожена Квантунская армейская группировка Японии, а последовавшее в мае 1904 года Даляньское морское сражение поставило крест на японском флоте. С 1905 года переведен на службу в Осведомительное агентство в 13-е отделение 3-го восточного отдела (Япония), а с 1908 года – в звании капитана – в 1-й КРО 2-го ОУ Осведомительного агентства (Московский филиал). Не женат.