Однако на этом месте Даглесс пришлось вернуться к реальности: Николас едва не уронил книгу, потому что музыкальный центр, до сих пор молчавший, неожиданно ожил. При звуках музыки Николас принялся растерянно оглядываться.

– Я не вижу музыкантов. И что это за музыка? Регтайм?

– Что вы слышали о регтайме? – рассмеялась Даглесс, но тут же поправилась: – Я хотела сказать, что ваша память, должно быть, возвращается, если вы уже смогли вспомнить регтайм.

– Миссис Бисли мне рассказала, – пояснил он, имея в виду хозяйку пансиона. – Я играл для нее все, что она попросила, но эта музыка на регтайм не похожа.

– На чем же вы играли?

– Что-то вроде большого клавесина, но звук у него совсем другой.

– Возможно, пианино.

– Но ты не сказала мне, откуда доносится музыка.

– Это классика. Думаю, что Бетховен. А доносится она из кассеты в машине.

– Машины, – прошептал он. – Снова машины.

И тут Даглесс осенило. Что, если музыка поможет вернуть ему память?

Вдоль одной из стен стояла полка с магнитофонными кассетами. Она выбрала Бетховена, отрывки из «Травиаты» и ирландскую народную музыку. Хотела было взять альбом «Роллинг Стоунз», но решила, что требуется что-то более современное. При этой мысли она невольно засмеялась.

– Для него даже Моцарт внове, – пробормотала она, все же беря с полки «Стоунз». – Может быть.

На нижней полке стояли недорогие кассетные магнитофоны, поэтому она купила тот, к которому прилагались наушники, и вернулась к Николасу, добравшемуся к этому времени до отдела канцелярских товаров. Заметив, как осторожно он гладит пачки с бумагой, Даглесс взяла блокнот на спиральке и принялась чертить на бумаге маркерами, фломастерами, механическими карандашами и шариковыми ручками. Николас и сам что-то изобразил, но Даглесс заметила, что он не написал ни единого слова. Странно. Несмотря на то что, по его словам, мать была очень образованна, сам он вряд ли умел читать и писать. Впрочем, не стоит задавать вопросы на подобные темы.

Теперь к двум пакетам присоединился третий, набитый блокнотами, фломастерами всех возможных цветов, кассетами, плеером и шестью книгами о путешествиях: три – по Англии, одна – по Америке и две – по всему миру. Даглесс, сама не зная почему, купила набор акварелей с видами Виндзора и Ньютона и пачку бумаги для акварели для Николаса. Почему-то ей казалось, что он любит рисовать. Ко всему этому она прибавила роман Агаты Кристи.

– Не могли бы мы отнести все это в отель? – робко спросила она. Ей казалось, что руки под тяжестью пакетов вытянулись до самой земли.

Но Николас снова остановился, на этот раз перед магазином женской одежды.

– Ты купишь себе новые вещи, – безапелляционно приказал он.

Даглесс не понравился его тон.

– У меня есть собственная одежда, и когда я верну свой багаж…

– Я не стану путешествовать с безумной, – сухо оборвал он.

Даглесс не была уверена в значении последнего слова, но можно было догадаться. Она взглянула на свое отражение в стекле. Если вчера она выглядела паршиво, то сегодня просто превзошла себя. В конце концов, есть время для гордости и есть – для здравого смысла.

Даглесс без дальнейших слов вручила ему пакет с книгами.

– Подождите меня здесь, – повелительно бросила она тем же тоном, каким он говорил с ней. Показала на деревянную скамью под деревом и, захватив косметику, надменно выпрямилась и вошла в магазин.

На преображение ушло больше часа, но Даглесс вернулась к нему другим человеком. Рыжеватые волосы, еще совсем недавно спутанные и стоявшие беспорядочной гривой, теперь были откинуты назад, аккуратно причесаны и мягкими волнами спадали на повязанный на шее шелковый шарф. Искусно наложенная косметика оттеняла красоту лица, не того типа, который выглядел хрупким и утонченным, зато Даглесс сияла цветущим здоровьем, словно выросла на конезаводе в Кентукки или на яхте в Мэне, что, собственно говоря, было правдой.

Выбранная ею одежда отличалась простотой и прекрасным качеством: голубовато-зеленый австрийский жакет, пестрая юбка в голубовато-зеленых, темно-фиолетовых и синих тонах, шелковая блузка цвета сливы и ботинки из мягкой синей кожи. Сама не зная почему, она еще купила синие лайковые перчатки и такого же цвета кожаную сумочку, а также белье и ночную сорочку.

Захватив покупки, она перебежала дорогу к тому месту, где сидел Николас, и очень обрадовалась при виде его ошеломленного лица.

– Ну? – не выдержала она.

– Красота не знает времени, – мягко сказал он, поднимаясь и целуя ее руку.

Ничего не скажешь, в воспитании мужчин елизаветинской эры есть свои преимущества!

– Не пора ли пить чай? – спросил он.

Даглесс застонала. Мужчины все одинаковы, независимо от времени! Всегда одно и то же: «выглядишь-потрясающе-что-у-нас-на-ужин?»

– Теперь нам предстоит узнать одну из худших сторон Англии, а именно ленч. Завтрак – это прекрасно. Чай – и того лучше. Ужин неплох, если любишь масло и сливки, но ленч поистине неописуем.